| Меню сайта |
|
|
 |
|
Уточкин Сергей Исаевич
| 29.05.2017, 18:20 |
Представьте себе человека выше среднего роста, широкоплечего, на крепких ногах. Ярко-рыжие волосы, белесые ресницы, широкий нос и резко выступающий вперед подбородок. Он могуч — этот чудо-человек. Он храбр, он умен. Таких природа создает не часто. Он не просто спортсмен. Он лучший велосипедист, конькобежец, боксер, автомобилист, парашютист, летчик (один из первых в России). Как велосипедист он вне конкуренции, а что касается автомобиля, то он на машине съехал по одесской лестнице с бульвара в порт. При этом надо знать, какие автомобили в то время существовали. Когда на циклодроме гонки, одесские мальчишки пристраиваются на деревянном заборе вокруг всей дорожки, на всей дистанции идет ор: «Рыжий, нажимай!». «Ба-ба-ба-сявки», — на ходу кричит Уточкин и улыбается. Он уже далеко впереди своих конкурентов, и Одесса счастлива. «А рыжий-то не подкачал», — с удовлетворением говорят «болельщики».
Уточкин — заика, но какой! Если он начал кричать «босявки» на старте, то закончит это слово на финише. И, как не странно, его любят и за это. Кажется, если бы он говорил нормально, это был бы не Уточкин.
Он безмерно добр. Он может отдать всё, что у него есть бедной женщине… Но сам он глубоко несчастен. От него ушла жена к богачу Анатра»
Эти строки написал другой знаменитый одессит — Леонид Утесов, и написал так, что, по-моему, они исчерпывают целые книги, созданные о «рыжем псе» — Уточкине.
Имя Уточкина с детства знакомо каждому Одесситу. Оно всегда было окружено легендами и анекдотами, загадками, как принято в нашем славном городе. Об этом «академике спорта» написаны книги и сотни газетных очерков, снят кинофильм. «Я познакомился с ним на Большом Фонтане летом 1904 года и с тех пор никогда не мог себе вообразить Уточкина без Одессы и Одессу без Уточкина», — писал Куприн. Действительно, это был замечательный человек и выдающийся спортсмен. И все же… все же…
Если по большому счету, то Сергей Уточкин был выдающимся… неудачником. Трудно даже подсчитать, сколько раз он падал с велосипедом, с мотоциклом, с самолетом, сколько жизненных катастроф потерпел, сколько было на этом могучем теле шрамов и переломов. При этом, он по праву был любимцем публики, кумиром одесситов.
3 января 1916 года, на следующий день после его смерти, в «Южной мысли» появился некролог, подписанный известным спортивным журналистом Ю. Эмбросом: «Громадное большинство знало только Уточкина-спортсмена. Люди, знавшие его близко, с первых же моментов сближения вдруг убеждались,.. есть еще другой (выделено мной — Ф.З.), тщательно спрятанный от толпы. Мало кто знал мечтателя и романтика, влюбленного в солнце и море, искателя красоты в жизни, в котором было нечто от Дон-Кихота, нечто от Глана, нечто от античного философа-стоика… У его колыбели было много добрых фей, разбросавших свои дары, но злая фея их оплела нитью трагизма».
Когда-то замечательный историк В. Ключевский писал: «Чтобы сделать Петра великим, его делают небывалым и невероятным. Между тем, надо изображать его самим собою, чтобы он сам собой стал велик». Воспользуемся же квалифицированным советом.
Я хочу рассказать о другом Уточкине. Нет, я вовсе не собираюсь дегероизировать его — это просто невозможно. Но мне тошно читать, как многие авторы один за другим повторяют, что, мол, в царское время не смогли оценить такого героя. Вот, мол, если бы он жил при советской власти!.. Чепуха! И в наше время не так-то просто было «выбиться в люди». Я хочу рассказать о том, что всегда стыдливо обходили и до сих пор стараются обходить в публикациях о нашем Сереже. Потому что то, что с ним случилось, было фатально неизбежно. На роду, как говорится, было написано.
Я консультировался с квалифицированными психиатрами. Рассказывал им канву жизни человека, не называя его имени. И специалисты без всякого сомнения признали, не сговариваясь, что этот человек должен был кончить шизофренией, что это их пациент. Как сие не грустно. Потому что именно так и произошло в жизни. Более того, так в роду у них было. Старший брат Сергея Николай спился и стал городским сумасшедшим. Чаще всего его видели на Соборке у памятника Воронцова.
Итак, давайте пройдемся по малоизвестным эпизодам жизни Серея Исаевича Уточкина, национального одесского героя...
Сергей Уточкин родился 30 июня (12 июля) 1876 года в собственном доме отца в Успенском переулке № 23, который в то время принадлежал Параске Алейниковой.
Отец его Исай Козьмин Уточкин принадлежал ко 2-й купеческой гильдии и был удачливым строительным подрядчиком, мать звали Лустиньей Стефановной. Крестными Сережи в Успенской церкви были купец 2-й гильдии Дмитрий Федорович Алексеев и жена купца Параска Азафьевна Алейникова, домовладелица. После её смерти Исай Уточкин приобрел дом и оставил его в наследство сыновьям. Родители рано ушли из жизни, и Сергей, как и его братья Николай и Леонид, фактически, росли и воспитывались «в людях». Сперва, правда, это была двоюродная сестра, потом — чужие люди, которые брали мальчика пансионером на деньги, оставленные отцом.
Ещё в детстве с Сережей стряслось то, что наложило неистребимый отпечаток на его личность. Сергей жил на пансионе у преподавателя Ришельевской гимназии некоего Краузе — неизлечимого алкоголика с кучей детей. Однажды хозяин дома пропал, и несколько дней о нем не было ни слуху, ни духу. Случайно жена поднялась на чердак — он висел там в петле. Женщина обезумела и, схватив большой кухонный нож, перерезала своих детей. Серёжа проснулся от диких криков, увидел на полу и постелях лужи крови, безумные глаза женщины, и спасся чудом. Вот с тех пор он и стал заикаться. Но, конечно, только заиканием не обошлось. Любой мало-мальски толковый психиатр скажет вам, что этот эпизод должен был обязательно отложиться рубцами в сознании ребенка. Известно, что пережитое в детстве не проходит бесследно, и впоследствии может отразиться на судьбе человека самым губительным образом. Потом, когда началась полоса неудач, у Уточкина выработалась мания преследования.
Вспоминая свое детство, он писал, вернее, диктовал воспоминания Я.М. Вульфсону, который и опубликовал их в газете П. Пильского «Одесский понедельник». Однажды, сговорившись с двоюродным братом Спиркой, мальчишки натянули вечером на улице канат на один фут над землей. И, сидя в засаде, наблюдали, как споткнулись и полетели на брусчатку мостовой две дамы и сопровождавший их офицер. Сприрка тут же дал деру со страху, а Сережа, по его собственным словам, «умирал от смеха. Смеялся бесстыдно и громко — смеялся до того, что не мог встать». Это, по-вашему, нормально?
В Крыму, куда его привезла сестра, Сережа стал присматриваться к крылу ветряной мельницы — «А не попробовать ли полететь на нем?» — мелькнула мысль. С первого захода он не удержался и упал на землю. Но во второй раз, крепко вцепившись в шершавые деревянные брусья и нахватав заноз в ладони, мальчик взлетел и сделал пару кругов, испытав ни с чем не сравнимое наслаждение. Это был первый полёт и первое падение. Но ощущение полета осталось в крови.
В другом некрологе, подписанном психиатром М.И. Радецким, читаем:
«Я знал Сережу Уточкина с детства. Он проживал у покойного моего приятеля приват-доцента Шульгина, который репетировал Сережу… Вскоре он приобрел себе велосипед, и школьные занятия стали отходить на задний план… Здесь надо сказать, что Уточкин-старший оставил трём сыновьям неплохое состояние. Но, зная их характеры, он завещал выдавать им содержание годовыми порциями. Вот на эту выдачу и смог мальчишка приобрести «велоцикл», как тогда называли эту машину, что стоила в те поры большие деньги. Спустя некоторое время он оставил коммерческое училище (Св. Павла) и занялся специально велосипедным спортом. Я предостерегал Сережу, но он ответил:
— Я не хочу быть философом… Я — спортсмен».
Так с пятнадцати лет он действительно стал профессиональным спортсменом, начав на циклодроме. Утёсов перечислил все виды спорта, которыми занимался Уточкин — не стану повторяться. Но, обратите внимание — все эти виды спорта — борьба. Вот что было главным в жизни Уточкина. Он был прирожденный боец.
Он самостоятельно соорудил себе яхту, которую обозвал нестандартным именем «Баба Ягуржъ», и увлекся морским спортом. Не раз рисковал жизнью. Однажды яхта перевернулась, накрыла нашего яхтсмена корпусом, и он снова спасся чудом. Надо полагать, именно к тому времени относится постановление Императорского яхт-клуба о воспрещении Уточкину принимать участие в морских гонках, что отыскалось в Одесском областном архиве.
Что ж, он нашел себе новое применение. Г. Алексеев, известный конферансье, уверяет, что Уточкин на треке пытался взлететь на …автомобиле. Приделал крылья, разгонялся, и, действительно, на несколько секунд машина зависала в воздухе, потом шлепалась на землю и снова подпрыгивала. Вскоре известный одесский богач и издатель «Южной мысли» барон С.И. Ксидиас купил первый в России «Фарман», и Ефимов, который полгода учился летать на фирме в Париже, совершил первый в Одессе и в России полет на ипподроме. На следующий день Уточкин выпросил у Ксидиаса разрешение, сел в аэроплан и взлетел без всякой подготовки. Неужели ему хватило тех «подскоков» на автомашине, чтобы почувствовать воздух? Правда, полет был не шибко удачным, машину при посадке он слегка подломал, но ведь это был экспромт. Нет, что ни говорите, а Уточкин был летчик милостью Божьей.
В 1902 году в одесском журнале «Спортивная жизнь» (Да-да, представьте, был такой) тот же Ю. Эмброс в статье «Уточкиниана» писал: «Полеты в пятницу, полеты в субботу, в воскресенье полеты, полеты соло, полеты с пассажирами, полеты на ипподроме, полеты на улице — чем, скажите, Одесса не аэрополис? И всё это делает один человек. Но этот человек, Сергей Исаевич Уточкин, не только полеты делает, он еще сам свой аэроплан делает».
Действительно, Уточкин возил на ненадежных «этажерках» пассажиров. Таких, как Куприн — даром, других — за деньги. Однажды его пассажиром оказался какой-то полицейский чин, который явно трусил и от страха всё время потел.
— Отчего так тяжело? — спросил он.
— А вы бы сняли с фуражки кокарду… — посоветовал Уточкин. — Ув-веряю вас, будет всем легче!
Во всех известных сочинениях нам представляют Уточкина как неподкупного спортсмена. Но вот Алексеев рассказывает: «Однажды Уточкин проиграл заезд какому-то иностранному негру. И сам смеялся:
— Фффот, сегодня этими руками я сделал мирового чемпиона — победителя Уточкина, а послезавтра я ему сопли утру! А пока что сбор будет полный. Как же, Уточкин, фффот, запросил реванша!».
Что делать? Законы капитализма суровы — не умеешь заработать копейку — выбросят на свалку и даже не вспомнят. Приходилось крутиться и Уточкину. Именно законами капитализма и объясняют все советские авторы неудачи Уточкина. Дескать, не был он тем волком, который мог рвать горло соперникам. Не был! Все, кто знал Уточкина, подчеркивают, что он был очень добрым человеком. Это преотлично понимали женщины, животные и мальчишки. В Одессе его обожали. Рисовали на него карикатуры, благо, его долгорукая фигура и лицо в шрамах прямо просились на карандаш, писали на него памфлеты и пародии. Вот, к примеру, пародия, напечатанная в одесском журнале «Крокодил» с подписью Ксеркс:
«Когда я рождался, я закричал:
— Х-о… дду-у!
И с тех пор я всегда и везде кричал: «Ходу!».
Сперва я был героем Одессы.
Теперь я герой мира.
Сперва я работал только ногами! Потом — головой!
Настали трудные времена, и я работаю и головой, и ногами, и руками…
Я — Авиатор.
Было время, когда я летал только от Фанкони к Робина. Теперь я летаю даже над Хеопсовой пирамидой!
Конечно я, как Аполлон, — только немножечко наоборот. Но, очевидно, сила не в красоте, ибо я — герой дам…
Я езжу на: велосипеде, автомобиле, воздушном шаре, аэроплане, дрожках, и даже хожу…
Отец мой был г. Аэроклуб. Мамаша — велосипедная шина. А братья мои: одного зовут Пропеллер Исаевич, а другого Бензин Исаевич, а третьего Блерио Исаевич…
Убивался я 42 раза… Разбивался же 2 миллиона раз. Я выломал себе 84 ноги, 129 рук, а прочих частей тела — и не счесть…
Видеть меня можно: в воздухе с восьми часов утра до четырех часов дня. Остальное время — у Робина…
Одно время я хотел сам изобрести аэроплан… Очевидно, ноги у меня талантливее головы, и какой-то Фарман перебил у меня идею.
В общем, я — самый популярный человек в Одессе, — конечно, из лиц артистического мира.
Первый — Макс Линдер.
Второй — Марьяшес.
Третий — Я…
Я летал над морем, над собором, над пирамидами. Четыре раза я разбивался насмерть. Остальные разы — «пустяки». Питаюсь только воздухом и бензином… Разбил все аппараты. Но — главное — мой головной мотор еще хорошо работает, и я выдумаю что-нибудь ещё…
В общем, я счастливейший из одесситов…
— Живу с воздуха!.. И не нуждаюсь в больницах».
К сожалению, с больницами ему пришлось основательно познакомиться.
К. Чуковский рассказывает в «Дневнике»: «Однажды Ольдор в «Одесском листке» написал некую кляузу об Уточкине… Уточкин его поколотил. Встретив Уточкина, я с укоризной:
— Как вы могли побить Омегу?
— Вот так, — ответил Уточкин, думая, что я спрашиваю его о технике битья. — Я вв-ошел в редакцию, встретил м-м-мадам На..на..на…Навроцкую, поцеловал у нее ручку, иду дальше: — Кто здесь Омега? — я Омега — Я взял Омегу — вот так, положил его на левую руку, а правой — вот так. Вот так — отшлепал его и ушел. Иду по лестнице. Навстречу мне мадам Навроцкая. У вас, говорит, галстух съехал назад. Поправляю галстух и ухожу…»
Сергей любил покрасоваться перед женщинами. Тот же Алексеев рассказывает, как однажды он сидел в кафе с дамой, и к ним подсел Уточкин. Его представили, дама ему приглянулась, и он стал рассказывать спортивные анекдоты. Алексеев не ревновал — женщины его никогда не волновали. Уточкин вытащил у дамы из шляпы большую шпильку. Здесь надо сказать, что такие длинные шпильки в дамских шляпах, вошедшие в моду в 1913 году, послужили уже причиной ранения нескольких пассажиров трамваев. Потому Одесская Городская управа приняла постановление: «Вменить служащему персоналу электрического трамвая обязанность не допускать в вагоны лиц, у которых острые концы шляпных шпилек не защищены предохранителями». Вот Уточкин и стал обыгрывать этот казус:
— Ну-у… И для чего эт-то выдумали? Чтоб нам, мужчинам, фффот, глаза выкалывать?
И проткнул шпилькой себе обе щеки, а на торчащие концы повесил по две черешни.
— Сергей Исаевич, что вы делаете? — заметушилась дама. — Ведь больно!
— Мне больно не бывает, я, фффот, дубленый и весь, фффот, исколотый и избитый.
— Но вы бы хоть промыли… Бактерии разные…
— А меня бактерии не берут. Я, фффот, сам опасный».
Спросите у врачей — они вам скажут, что у всех психических больных резко снижен порог болевой восприимчивости.
Уточкин летал не только в нашем городе. Он демонстрировал полеты на аэроплане в Тифлисе и Египте, в Париже, Тамбове — в 70 городах мира. Он падал в Екатеринославе, Петербурге, Новгороде и Москве. Московское скаковое общество на общем собрании 12 мая 1910 года преподнесло Уточкину жетон с надписью: «Первому русскому авиатору в Москве». А Московское общество воздухоплавателей, устраивавшее в Москве школу воздухоплавателей, обратилось в Уточкину с предложением «принять на себя преподавание в этой школе». Во время своих странствий по миру Уточкин в Египте сошелся с туземцем-полицейским, который угостил его гашишем. Падкий на новые ощущения, Уточкин увлекся этим зельем и даже привез с собой достаточный запас. «Потом он перешел на кокаин, сыгравший, как известно, роковую роль в жизни Уточкина», — писал известный одесский журналист Петр Пильский. Уточкин предлагал и Пильскому попробовать кокаин и гашиш.
— Вы напишете потом статью «Под гашишем», а если не понравится, то «Без гашиша».
«…границы здоровья и болезни у Сергея Уточкина, — писал в «Одесских новостях» Пильский, — так тонко были стерты, так неотчетливы, так терялись и пропадали. Его суматошливая, какая-то бешено прыгающая мысль никогда не знала ни устали, ни покоя, ни последовательности. Прыгала. Бросалась. Взлетала. Меняла дороги. Кружилась вьюгой». Когда он участвовал в гонках на парижском циклодроме, Уточкин взял подряд два приза в 800 и 250 франков. Но был за что-то оштрафован на 200 франков. Объясняясь с администратором гонок, Сергей пришел в ярость и крикнул:
— Vous etes voleur! (Вы вор!)
И его сняли с участия в гонках на гран-при.
Во время потемкинских событий в Одессе, когда полиция спровоцировала еврейские погромы, Уточкин на улице стал грудью перед толпой, собравшейся линчевать старика-еврея. И получил нож в спину.
Куприн пишет: «Он рассказывал мне: «И, фффот я слышу сзади… «Не бей! Эт-то наш…Уточкин!». Но было поздно. Я чувствую, как будто у меня в спине сквозняк. Это меня ударили ножом. Я потом семь недель лежал в больнице». Между прочим, после этого случая к нему в больницу явились именитые одесские евреи «благодарить».
Уточкин категорически отказался от денег.
— Я — человек, и считаю еврея человеком!
В ноябре 1911 года, когда шла итало-турецкая война, Уточкин предложил турецкому военному министерству свои услуги по созданию школы авиаторов. У него были в то время два собственных «Фармана» и один «Блерио». Надо полагать, не столько турки отказались от его услуг, но российские власти, что зарились на проливы и не желали победы и усиления Турции, запретили Уточкину эту авантюру.
Уточкин жил тогда на Канатной во 2-м номере. 18 ноября 1911 года он возвращался домой, как всегда поздно. Дело в том, что он частенько засиживался у Фанкони или Робина. Алексеев пишет: «Когда он вечером приходил в ресторан, то без четверти двенадцать знакомые вынимали из карманов часы и наблюдали: все — и посетители и официанты — знали, что к двенадцати Уточкин приклонит свою буйную головушку и тут же за столом на 15-20 минут крепко заснет. А потом, хоть до утра!». Наверное, это был один из таких случаев.
Только Уточкин поднялся по спуску и поравнялся с Училищем торгового мореплавания, как навстречу ему попался босяк.
— Барин, дай на приют!
Уточкин тут же дал ему 30 копеек.
— Давай шапку! — обнаглел босяк. И сорвал шапку с головы Уточкина.
Сергей сшиб его с ног и отобрал свою шапку. Но в это время другой босяк подкрался сзади и ударил его железным прутом в правый бок. Как раз по тому месту, которое было сильно ушиблено во время падения аэроплана в перелете Москва-Петербург. И всё же, преодолевая боль, Уточкин схватил его за грудь и рванул. В это время подбежал третий босяк, замахнулся на Уточкина, но узнал его и остановился:
— Стой, не трогай, это — Уточкин!
Даже у одесских босяков были в то время представления о чести и совести. Не в пример нынешним бандитам. Тогда существовало табу на грабеж врачей, учителей, артистов, журналистов и вообще известных в городе людей.
Босяки убежали, а Уточкин пытался отдышаться минут десять на поребрике тротуара, не в силах сдвинуться с места. Потом всё же добрел до дома, сделал себе укол морфия и уснул, когда стихла боль. Днем доктор И.Ф. Сабанеев установил у него надломы ребра и позвонка. Об этом сообщали одесские газеты того времени.
А Уточкин после этого эпизода пришел к Пильскому и стал жаловаться, что его избила …полиция. И просил заступиться за него в печати.
«Лебединой песней Уточкина был перелет Москва-Петербург, окончательно доконавший его и сломивший его силы. Скверно организованный английским шпионом Сиднеем Рейли, этот перелет был встречен российскими авиаторами крайне холодно. Накануне отлёта авиаторы вообще «забастовали». Но тут Уточкин заявил, что полетит хоть один, во что бы то ни стало. И перелет состоялся. Уточкин горел от нетерпения, и когда был дан старт, первым сорвался с места и без очереди взвился в облака впереди Васильева, которого числил своим главным соперником. В Новгороде он потерпел первое крушение. Привел кое-как в порядок машину и бросился догонять Васильева, который пролетел над ним. И… потерпел второе крушение. На этот раз наш авиатор тяжело пострадал и в дальнейшем никак не мог оправиться. Долго, всеми забытый, Уточкин валялся в какой-то заштатной лечебнице, пока его не доставили в Одессу. У него были сломаны ребра и туго забинтованы ноги. «И вообще это был уже не тот Уточкин, — писал одесский журналист. — Из больницы вышел тихий, хмурый и как бы прибитый обыватель. Он с бесконечной подозрительностью и мнительностью смотрел на всех окружающих». Начала проявляться мания преследования.
Друзья договорились поместить его в психиатрическую клинику, обманом заманили в машину, повезли. Но он звериным чутьем почуял, что происходит, на ходу выпрыгнул из автомобиля, как кошка, и скрылся в кустарниках. Найти его тогда не удалось. Вскоре он уехал в Петербург. 28 июля 1913 года в «Одесских новостях» появилась заметка «Болезнь Уточкина»: «Уточкин, окончательно погубленный кокаином, дошел в Петербурге, куда уехал, до таких эксцессов, что его пришлось поместить в психиатрическую лечебницу».
«Когда появились первые слухи о сумасшествии Уточкина, — писал Куприн, — я не хотел им верить. Более спокойного, уравновешенного, хладнокровного человека я никогда не видел в жизни. (Надо вспомнить, что Куприн однажды летал с Уточкиным на воздушном шаре над Одесским заливом, когда они поднялись с площадки над морем за дворцом Софьи Потоцкой, и напечатал тогда прекрасный очерк «В полете». Правда, Утесов утверждает, что очерк самого Уточкина больше понравился одесситам — Ф.З.). Всё что угодно, только не безумие!».
По почину Куприна газета «Речь» объявила подписку для Уточкина, то же сделало по почину В. Коралли «Вечернее время». Открыли подписку и другие газеты. Люди приносили кто рубль, кто 25 рублей. «Одесские новости» сообщали, что за первый же день собрали 139 рублей 55 копеек.
Снова слово Алексееву. «В Петрограде во время спектакля в «Литейном театре» приходит ко мне за кулисы Сергей Исаевич. Я в то время гримировался, и отвечать на его вопросы и реплики мне было трудно, но он в этом и не нуждался, говорил он один. Речь его всё убыстрялась, и жаловался он на интриги, на то, что все сговорились мешать ему, от мелких чиновников до царских приближенных…
— А вчера, — спешил договорить он, потому что помощник режиссера уже торопил меня на сцену, — вчера пришел ко мне в гостиницу великий князь для переговоров о полетах. Я ещё спал. Спустил с постели грязные ноги и стал разговаривать. Сесть не предложил и всячески высказывал ему своё неуважение…
По тому времени всё это звучало абсолютно неправдоподобно. Но Уточкин никогда не врал и не хвастал. А через несколько дней всё выяснилось.
Я встретил его на Невском. Он был более порывист, ещё сильнее возбужден. Мысли догоняли и перегоняли одна другую. Вдруг он закричал, заулюлюкал и побежал вперед… Потом остановился, сел на извозчика… потер лоб рукой… соскочил… пошел обратно, мне навстречу, пристально, как-то подозрительно всмотрелся в меня, узнав, радостно улыбнулся и заговорил о моем спектакле. Говорил спокойно, весело, иронично, но когда я неосторожно спросил о его полетах, он без всякого перехода заспорил с кем-то, страстно, злобно и забормотал, забормотал… Быстрей… быстрей… быстрей… И побежал-пошел вперед, смешался с толпой, исчез…».
Увы, клиническая картина! Уточкин был помещен в больницу Всех Скорбящих на 11-й версте. Петербуржцы знали, что это — сумасшедший дом.
И всё же он выбрался в тот раз из клиники и вернулся в родную Одессу. Надо было как-то жить и зарабатывать. И вот 4 мая 1913 года в «Южной мысли» появилось объявление на первой полосе: «Театр миниатюр». Сегодня прощальный бенефис Г.К. Георгиева. Только один вечер с участием Виктора Петипа — один номер с участием Я.Д. Южного, Д.Т. Арсикова и Сергея Уточкина». Что он там представлял — Бог весть…
Согласно сообщениям одесских газет, в ноябре 1913 года Уточкин был заключен в лечебницу доктора Штейнфинкеля на Среднефонтанской дороге. Консилиум светил поставил диагноз: тяжелое нервное расстройство на почве употребления наркотических веществ.
26 ноября в квартиру присяжного поверенного А.А. Богомольца постучался Уточкин. В руках у него была… изогнутая вилка, с помощью которой он, отличный механик, открыл замок в дверях клиники. Он попросил одолжить ему… галстук.
Надел его и ушел.
Как потом выяснилось, Уточкин отправился в коммерческий клуб на улице Гоголя, где тут же уселся за карточный стол. У него в кармане был один рубль, но вскоре Сергей наиграл полсотни целковых. В это время в клинике его хватились и стали искать. И нашли, конечно. Но умный врач велел пока его не трогать.
— Поставьте у двери клуба авто!
Действительно, проигравшись в дым, Уточкин вышел из клуба в полном расстройстве и сам уселся в машину. Его и отвезли куда следовало.
Вскоре ему пришлось испытать еще одно потрясение. 28 декабря в клинике вспыхнул пожар в три часа ночи. Больных, правда, тут же вывели в безопасное место, но огонь бушевал целый час.
23 февраля 1914 года Уточкина перевезли из лечебницы доктора Штейнфинкеля в психиатрическую колонию в Костюженах. Во-первых, врачи признали его безнадежным в смысле выздоровления, а, во-вторых, за него некому было платить. Он был уже совершенно неузнаваем, поседевший, в бредовом состоянии. Его обычно маленькие глаза расширились и производили жуткое впечатление. Взгляните на портрет Уточкина, выполненный карандашом художника Н. Кузнецова, сделанный в последние годы жизни Сергея Исаевича. Разве не безумны глаза этого человека?
Уточкин умер в конце войны 3 января 1916 года. И потому некрологи его затерялись в сводках с фронта и прочих актуальных новостях. Уточкин, увы, был уже не актуален. Неблагодарная публика легко забывает своих кумиров. В первом официальном сообщении было указано, что Уточкин умер от воспаления легких. На самом же деле — от кровоизлияния в мозг, от инсульта, как мы теперь говорим.
«Удивительно, что никто не заметил, — писалось в одном из некрологов, — что весь путь Уточкина был сплошным ГЕРОИЗМОМ ОТЧАЯНИЯ. Этот человек все время жил в МИРЕ СТРАХОВ и искал ОПАСНОСТИ. Всё время думал о РОКОВОМ и дружил с РИСКОМ. Стоял в этом мире, окруженный ПРИЗРАКАМИ, и отгонял их УЖАСОМ. Но чем дальше, тем КРУГ СМЫКАЛСЯ».
Я пытался рассказать о другом Уточкине, о том, что раньше прекрасно знали, но стыдливо умалчивали. Вы уж простите меня, одесситы!
В прошлом году Уточкину, наконец, поставили в Одессе памятник. Он стоит молодой и красивый на площадке кинотеатра, который он сам назвал когда-то «Кино-Уточ-Кино».
|
| Категория: ЛЮДИ И СУДЬБЫ | Добавил: qreter |
| Просмотров: 363 | Загрузок: 0 | Рейтинг: 0.0/0 |
|
|
| ПОИСК ПО САЙТУ |
|
ВНИМАНИЕ!!!
НАСТОЯТЕЛЬНО рекомендуем Вам воспользоваться функцией "ПОИСК ПО САЙТУ", для отображения и поиска необходимого и интересующего Вас материала |
|
| НОВОСТИ САЙТА!!! |
|
|
|
