| Меню сайта |
|
|
 |
|
Рудинштейн Марк Григорьевич
| 22.04.2017, 06:03 |
Когда после развала Союза у многочисленных деятелей кино опустились руки, Марк Григорьевич не рвал на себе рубаху, не кричал на всех перекрестках, что страна в трудном положении и это конец. "В положении, - иронизировал он, - можно быть девять месяцев: дальше нужно либо рожать, либо делать аборт". Рудинштейн выбрал первое и стал отцом-основателем прекрасных фестивалей - Одесского "Золотого Дюка", Сочинского "Кинотавра" и призванных повысить рождаемость "Ликов любви".
Звезды кино оттягивались на них по полной программе: их вкусно кормили, щедро поили и, что самое главное, любили - причем не только зрители и зрительницы. "Это сейчас я маститый, а когда начинал, обслуживал их, как гарсон", - смеется неунывающий Рудинштейн. Марк Григорьевич считает себя богатым, хотя ни самолетов, ни яхт, ни недвижимости за границей, ни уж тем более счетов в зарубежных банках не имеет и отродясь не имел. Одежду свою, пока не износит, не выбрасывает, живет в 64-метровой квартирке в старом доме, которую по недорогой цене выхлопотал для него у московского мэра Лужкова Иосиф Кобзон. "Дело в том, - хохмит Рудинштейн, - что я не новый русский, а старый еврей".
При всем желании баловнем судьбы его не назовешь. В трудовой книжке до сих пор значится одна профессия - "слесарь-судосборщик третьего разряда", диплом о высшем образовании получил с третьей попытки, с журфака Ленинградского университета ушел сам, а с четвертого курса Щукинского театрального училища отчислили, хотя он хорошо учился (благодаря ранней лысине в студенческих спектаклях ему даже Ленина доверяли играть). Изгнали Марка по настоянию КГБ - за то, что по просьбе эмигрировавшего брата передал за границу его диплом военного медика (тогда это приравнивалось к измене Родине). Только к 50 годам он получил корочки Московского института туризма и шоу-бизнеса...
В апреле 2006-го Рудинштейн отметил 60-летие. Другие, вступив в этот возраст, перестают суетиться и начинают медленно созерцать. Вот и ему советовали засесть за мемуары, но Марк Григорьевич решил повременить: мол, если написать правду, после презентации мир кино для него закроется - и вместо этого ввязался в новый амбициозный проект.
Увы, фестиваль "Санкт-Петербург", придуманный им и поддержанный местными властями, неожиданно наткнулся на берегах Невы на сопротивление. Директор Эрмитажа Пиотровский, которого проходившие накануне на Дворцовой площади пивной фестиваль и концерт Пола Маккартни не покоробили, принялся вдруг с пеной у рта доказывать, что там кинофестивалю не место. Вообразивший себя духовным наставником русского народа, академик призвал даже ввести на Дворцовую танки, только бы не допустить на ней сооружения временных павильонов для просмотра картин. В унисон Пиотровскому его единомышленники дружно потребовали выселить киношников, "отмывающих грязные деньги", на окраины, на что Герман-старший грустно заметил: "Лучше бы обратили внимание, что в Эрмитаже пахнет уборной и интеллигенция вымерла. Кричать, что Рудинштейн окутывает Петербург путами сионистского заговора, значительно проще".
Летом фестиваль все-таки состоялся, хотя и не без потерь. Быть его президентом передумал Андрон Кончаловский, а сам Рудинштейн сложил с себя полномочия генерального продюсера, передав бразды правления питерцу со славянской фамилией. Почти как в библейской притче о царе Соломоне - помните? Когда к нему пришли две женщины, которые не могли поделить дитя, он предложил младенца разрубить пополам. Та, что была настоящей матерью, немедленно от своих претензий отказалась, сохранив тем самым ребенку жизнь...
"ДЛЯ МУЖЧИН МАЛЕНЬКОГО РОСТА КОМПЛЕКС НАПОЛЕОНА — ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЙ СТИМУЛ НАРАЩИВАТЬ МУСКУЛАТУРУ"
— Почти 100 лет назад Владимир Ильич Ленин назвал кино важнейшим из искусств, но я, если честно, не думаю, что вы поэтому им решили заняться, — вероятно, на то были другие причины... Кстати, вы с детства, как я понимаю, высоким ростом не отличались — у вас не развился наполеоновский комплекс?
— Безусловно, развился, но я не раз говорил: главное — чтобы он не был шизофреническим. Для мужчин маленького роста комплекс Наполеона —
это дополнительный стимул наращивать мускулатуру. Вы, между прочим, обратили внимание, что многие наши эстрадные певцы — в том числе
и те, что бывали у вас в гостях, — ростом не вышли? Все, кроме Киркорова... Родители Марка Рудинштейна: Тауба Исааковна и Израиль Григорьевич. "Вообще-то отца звали Касрыль, но когда Сталин в 49-м признал государство Израиль, папа поменял имя"
— Уж лучше бы он тоже был маленьким...
— (Улыбается). Это точно! Просто, чтобы чего-то в жизни добиться, а главное, — это я считаю главным! — чтобы нравиться женщинам, мужчины маленького роста тратят, как правило, чуть-чуть больше энергии, сил.
— Как любил говорить покойный Юрий Богатиков, который тоже был невысок: "У меня все в корень пошло"...
— Ну, я его корень не видел, хотя и был с ним знаком с 80-х — еще с тех пор, когда работал директором эстрадных программ Росконцерта. Наверное, все-таки не в корень пошло, а в мозги.
— На телеэкране и в жизни вы производите впечатление очень интеллигентного человека — это правда, что в детстве вы были отъявленным хулиганом?
— Я вообще-то плохо понимаю, что такое интеллигентность. Скорее всего, врожденное или приобретенное чувство меры, но однозначно не образованность. Я видел немало интеллигентных людей среди рабочего класса и множество хамов среди высокообразованных, поэтому всегда старался быть адекватным. Что же касается юности, то конечно... Я же родился в Одессе, на Слободке — в хулиганском районе. Опять же еврей...
— Ну, где-где, но в Одессе это, по-моему, не проблема...
— Да? Сейчас расскажу вам очень смешную вещь. В 76-й школе Одессы, где я учился, было всего два еврея — я и директор...
— ...действительно смешно...
— ...и примерно до пятого класса меня нещадно лупили — только за это, как я называю, достоинство. Ну а потом к нам пришел второгодник Леша Лапенбург...
— ...и вас стало трое?
— Учитывая, что директор так к нашей банде и не примкнул, все-таки двое. Тем не менее мы сколотили из одноклассников небольшую компанию, которая была грозой школы. Закончилось это, во всяком случае для меня, детской колонией, правда, попал я туда ненадолго...
— За что?
— В Одессе есть четыре района, которые встречались всегда на Приморском бульваре в бывшем Пионерском парке (я, кстати, в третьем или четвертом классе ходил туда во Дворец пионеров читать стихи), теперь он называется Лунный. Там и сходились Слободка, Молдаванка, Пересыпь и "город", чтобы выяснить, где чья девочка. Так сказать, вас здесь не стояло... Однажды это закончилось поножовщиной...
— И вы в ней участвовали?
— Естественно. Большинство пацанов родители разобрали по домам, не дали им дойти до суда, а мой папа был твердокаменным коммунистом и решил меня проучить: "Заработал — теперь получай!".
Мне дали восемь месяцев... Спустя несколько недель, придя ко мне на свидание, он услышал: "Если ты меня отсюда не заберешь, я действительно стану бандитом" — и похлопотал, договорился с начальством (тогда это было возможно, наверное). Впрочем, домой я уже не вернулся.
Отец гордо шествовал впереди, считая, что сильно меня облагодетельствовал, а я плелся сзади. В кармане у меня лежали заработанные в колонии 42 рубля (в 61-м году, когда после хрущевской реформы у денег обрезали нули, это была приличная сумма)...
"В одесской школе, где я учился, было всего два еврея: я и директор, поэтому до пятого класса меня нещадно лупили"
— ...плюс, очевидно, финский нож...
— Нет, вот ножа не было. Мы дошли до Тираспольской площади, отец сел в трамвай... Когда дверь за ним закрылась, я повернулся и побрел на автобус, который отправлялся с этой же площади в Николаев.
— Сколько вам лет было?
— 15 с половиной. В Николаеве я поступил в 16-й цех Южного судостроительного завода, на стапелях которого стояла первая советская авиаматка — крейсер "Москва", с которым мы, Украина и Россия, сейчас разбираемся. (Как в жизни все связано!..). Меня взяли в бригаду коммунистического труда товарища Третьякова, где было восемь человек, учеником — я строил крейсер, зарабатывал сумасшедшие деньги и в Одессу уже не вернулся.
"ФОТО С ИЗРАИЛЬСКИМ ХОЛОДИЛЬНИКОМ Я ПОВЕСИЛ НА КУХНЕ, ГДЕ НАРЕЗАЛ КОЛБАСУ ПО 2.20"
— Вы у родителей были единственным?
— Нет, что вы — нас четверо братьев.
— То есть семья без вас особенно не скучала?
— Поскольку я был последний (о таких всегда говорят — любимчик, во всяком случае, у мамы), страсти, очевидно, кипели нешуточные. Со временем все мои родственники решили эмигрировать, а так как я в это время в Одессе не находился, уехали без меня. В письмах из Израиля родные сообщали, что сердце у них обливается кровью, когда обо мне думают, присылали фотографии на фоне холодильника. Учитывая, в какой голодной стране мы с вами тогда жили, меня это вдохновляло, поэтому фото с холодильником повесил на кухне, где нарезал колбасу по 2.20.
— Ваш папа-коммунист был фронтовиком?
— Нет. Нехорошо так говорить об умерших, но он, хотя и любил о своем геройстве рассказывать, не воевал — на фронт отправлял других. Когда началась война, в семье уже росли двое детей, мама была беременна третьим, и отец пошел в военкомат доказывать, что он не может их бросить. В результате его оставили при военкомате... Возможно, если бы не это, мы бы сейчас с вами не говорили, потому что двух моих бабушек и дедушек, которые остались в Одессе, расстреляли прямо у дома, где в 46-м я родился (за два дня до этого родители с братьями уехали в Новосибирск, и их это спасло).
Трагическая история... После войны наша семья вернулась, и соседи, долгие годы жившие с нами бок о бок, поделились на две группы: те, которые выдавали евреев, и те, которые прятали и спасали...
— И все знали, кто выдавал?
— Более того, нашей соседкой по коридору была женщина, которая выдала... У нее в комнате мы видели мебель, до войны стоявшую у нас...
...Я благодарен людям, которые, жертвуя собой, спасли несколько членов нашей семьи, но и тетю Галю (до сих пор помню ее имя) не могу обвинить в том, что она поступила иначе, — в противном случае ее могли расстрелять. Эта женщина всю жизнь испытывала чувство вины — очевидно, раскаяние заставляло ее очень меня любить, все время подкармливать... Сколько я жил, она пыталась загладить свой грех хотя бы передо мной, потому что рассчитывать на прощение родителей было...
— ...бессмысленно...
— ...невозможно! Эта трагедия, в которой все перепуталось, переплелось, наложила на меня большой отпечаток, заставила к любой ситуации подходить объективно, и когда одноклассники хвастались героями-отцами, погибшими или оставшимися в живых, я не мог этого делать, потому что мой все-таки смалодушничал. Даже не так: не смалодушничал, а поступил как нормальный человек, хотевший спасти семью.
— Ваш отец как-то стеснялся, переживал?
— Наоборот... После войны он был директором магазина "Военная книга" и всячески пытался приукрасить свои заслуги. Я постоянно слышал рассказы о его храбрости и борьбе с кулаками, он много говорил о патриотизме, создавал свой, что ли, культ... Это вранье, посвященное мужеству коммуниста...
"В 67-м году Израиль напал на Сирию, и все политруки в армии его клеймили. Я со своим отчеством выглядел просто мальчиком для битья"
— ...отравляло вам жизнь?
— Еще и как! Я даже из дому удрал, потому что устал от лжи... Отцу я сказать об этом не мог — он был психованный, но жизнь оказалась мудрее и все расставила по местам. Когда он отпустил моего старшего брата в Израиль, его исключили из партии, и человек, столько лет защищавший советскую власть, не мог больше о ней слышать.
Иногда, приезжая к нему, я пытался все же вступиться за нашу родину: она, дескать, не виновата в том, что такое у нас государство, но отец не хотел ничего слышать...
Он умер в Израиле — сразу, как только туда приехал... Думаю, его замучила тоска из-за бездарно, бессмысленно прожитой жизни. Мне было очень его жаль, но в то же время я считаю это порождением тех 70 лет, которые спутали и отравили нашу с вами юность и молодость. Нам просто не повезло, что родились мы в той части света, где шел безумный эксперимент.
— Готовясь к этому интервью, я обнаружил, что в одних справочниках и энциклопедиях вы значитесь как Марк Григорьевич, а в других как Марк... Израилевич...
— Приготовьтесь: вам сейчас будет смешно. Вообще-то, моего отца звали Костя, по-еврейски — Касрыль, и значит, я Марк Касрылевич, но когда после войны в Советском Союзе началась смена паспортов, папа, учитывая, что Сталин в 49-м году признал государство Израиль, поменял себе имя. В результате я стал Израилевичем, и на этом, в принципе, можно было поставить точку, но в армии я очутился в 67-м году, когда Израиль напал на Сирию (в историю эти события вошли как шестидневная война)...
Наши политруки всячески клеймили, просто уничтожали Израиль, и естественно, я со своим отчеством выглядел в их глазах пятой колонной, просто мальчиком для битья. В армии мне и так было не очень сладко, а в тот момент я просто сжался, свернулся, как еж. Что было делать? Моего деда звали Григорий, и потихоньку, когда не надо было представлять документы, я начал называть себя Григорьевичем. Постепенно все к этому привыкли, хотя по паспорту я по сей день Марк Израилевич и уже лет 20-30 этого отчества не стесняюсь.
"В КАМЕРЕ БУТЫРКИ МЫ СИДЕЛИ ВМЕСТЕ: ПОЛОВИНА — УБИЙЦЫ, ПОЛОВИНА — ХОЗЯЙСТВЕННИКИ"
— В советское время много достойных людей по разным статьям и зачастую сфабрикованным обвинениям угодили в тюрьму. Вас тоже не миновала чаша сия — как это произошло?
— Если не вдаваться в подробности, можно, наверное, просто сказать: меня обвинили в хищении социалистического имущества в особо крупных размерах (92-я статья, часть третья). Замечу: по тем временам это звучало грозно...
— А что подразумевалось под особо крупными размерами?
— Всего лишь три тысячи 233 рубля, которые я якобы присвоил за несколько лет, проводя концерты...
Дело в том, что у Росконцерта, где я имел честь служить, не было ни собственных автомобилей, ни билетных касс. Везде надо было подносить какие-то конфеты, букеты, нанимать машины. Следствие, правда, интересовал не я, а министр культуры Демичев и генеральный директор Росконцерта.
— Ага, нашумевшее дело администраторов...
— Недоброй памяти 82-й год, андроповская посадка... Следователь по особо важным делам Мысловский даже мечтал получить за свое рвение звание народного артиста (он так и говорил: "Если пересажаю вас, стану народным артистом"). Тогда в Росконцерте за решетку упекли всех, включая директора Аллы Борисовны Пугачевой.
— Я знаю, что многих звезд: и Пугачеву, и Лещенко, и Ротару вызывали в качестве свидетелей на допросы...
— У меня на суде было много артистов... Они, естественно, отрицали, что получали от нас дополнительные деньги, а ведь именно для этого мы вынуждены были проворачивать те самые комбинации, за которые потом сели.
— Вы указывали в отчетах, что аншлаговый на самом деле концерт продан на треть, а потом якобы в присутствии трех свидетелей якобы сжигали билеты?
— Ну нет, заниматься этим мне не пришлось — в случае со мной ситуация была просто смешная. Поскольку я не хотел давать показания, они что делали? Я, скажем, писал, что перевез пять тонн груза машиной 37-24 МПЕ. Следователи проверяли, и если грузовика с таким номером не было, 40 рублей мне засчитывали в присвоенные. Никого не волновало, что пять тонн аппаратуры, отправленные в другой город, на чем-то я перевез — другое дело, что отчет составлял месяц или два спустя. Вот так, по 40 рублей набежало... Вообще же, судя по делу, которое мне пришили, на протяжении шести лет я воровал примерно по 20-30 рублей в месяц.
"Сегодня мне не нужно подниматься на цыпочки и кричать: "Я Рудинштейн!" — я иду, и все это знают"
Вдумайтесь: следствие велось против человека, который обитал в Подольске в подвале, и когда они приехали меня арестовывать, не могли поверить, что я, живущий с семьей просто в земле, способен украсть какие-то деньги. Кончилось все, как ни странно, оправданием, но год я отсидел...
— А сколько вам дали?
— Шесть лет с конфискацией имущества. Имущество, правда, забрать не успели — это были 86-87-й год, когда жизнь в стране стала меняться к лучшему. Повезло... Если бы не перестройка, поверьте, мы бы с вами не встретились.
— Весь год вы провели в СИЗО?
— Да. Сначала меня бросили в Бутырку, в камеру, где на 72 человека было 42 койки, — я там неделю к кровати шел. Как раз в эти дни в Москве прошли аресты по нашумевшему делу Трегубова, и мы вместе сидели: половина — убийцы, половина — хозяйственники...
— За знакомство и дружбу с известными артистами уголовники вас уважали?
— Не знаю, уважали ли, но, во всяком случае, это меня спасало, потому что время от времени убийцы просили: "Ну давай, расскажи нам про Лещенко, про Аллу Борисовну". Месяц в Бутырке стал непростым испытанием, но, как я потом убедился, бывает и хуже. После того как за границей родители подали какую-то жалобу, меня перевели в "Матросскую Тишину". Это была новая тюрьма, построенная для узбеков, под "хлопковое дело", и я оказался в числе первых 40 человек, которые ее опробовали.
Оказалось, что сидеть в полной изоляции гораздо страшнее, чем с 70 сокамерниками: тюремная тишина, которая тебя сковывает, в праздники или в выходные становилась просто невыносимой, доводила в полном смысле этого слова до инфаркта.
В новогоднюю ночь руководство тюрьмы распорядилось включить нам до четырех утра радио, чтобы мы могли слышать, как советские люди встречают на Красной площади новый, 1987-й год. В камере нас было двое: министр транспорта Казахстана Караваев и я. Здоровые два мужика, мы отвернулись к стенке и плакали, а где-то в шесть или в семь утра со мной случился инфаркт, и сосед два часа не мог никого дозваться, потому что все разбрелись кто куда... Несколько недель я пролежал в Склифосовского — в тюремной больничке, а когда вернулся назад, начал упорную борьбу за жизнь. Я просто понял, что человеческий организм может перенести очень многое.
К тому времени я был фактически сломлен, потому что суд, естественно, был несправедливым, обвинение глупым... Я даже апелляции не писал... Хотел одного — скорее уйти на зону, и вдруг появился какой-то адвокат (об этом позаботился Иосиф Давыдович Кобзон, который узнал, что я сложил руки)...
Защитник посмотрел дело и сказал: "Почему вы валяете дурака? Напишите хоть что-нибудь". Я отнекивался, но меня буквально заставили. Рассмотрения апелляции пришлось ждать целый год, а закончилось это тем, что в Верховном суде прокурор выступил в мою защиту. Адвокат признался: "Мне даже неудобно с вас брать деньги, потому что ничего не пришлось делать". Изменилось время, изменилась экономическая ситуация...
— ...в стране возник рынок...
— ...и за то, за что вчера сажали, начали награждать. Я вышел, меня оправдали... До посадки у меня была почти собственная фирма: мне выплатили зарплату и все, что причиталось, за год, и на эти деньги я купил свою первую машину "копейку".
"НУ ВСЕ, — ГОВОРЯТ МНЕ, — ОДЕВАЙТЕСЬ". А Я ЕЩЕ МИНУТУ СТОЯЛ
В ТОЙ ЖЕ ПОЗЕ: "СМОТРИ! ПОСЛЕДНИЙ РАЗ ВИДИШЬ!"
— За то, что никого не сдали, встретили с почестями?
— Встретили... С этого момента, кстати, и начался мой какой-то авторитет — сначала в мире эстрады, потом, в 90-х годах, уже и в кино.
"Как бы мне не было трудно, я делал то, что хотел, и процентов на 70, думаю, реализовал свой потенциал. С 87-го года и по сей день я счастливый человек — жил без вранья, в полном согласии с собой"
— Но вы понимали, когда угодили в СИЗО, что дело плохо, что оттуда, в общем-то, можно и не выйти?
— А я бы не вышел, честное слово... Помните, интеллект измеряли когда-то в Роменах Ролланах — 10 роменов, семь... Для меня единицей человеческого горя была эта ночь с 31 декабря на 1 января, и по сей день, вспоминая ее, я понимаю: истории выше, сильнее в моей жизни не было. Именно она сделала меня тем, кем я сегодня стал.
— Как сложилась судьба министра торговли Казахстана?
— Когда я выходил, он попросил передать его жене письмо, а как? Проносить ничего нельзя было, но жены у нас — совершенно случайно! — оказались тезками: обеих звали Лилиями.
Так совпало, а поскольку я имел право переписки, он написал: "Дорогая Лиля..." и так далее — и положил этот листок мне. При обыске у меня спросили, что это. Я сказал (а Лиля иногда приходила в тюрьму на свидание): "Письмо жене. Я же не знал, что меня освободят". А обыскивали, надо сказать, очень тщательно, раздевали...
— ...и заглядывали везде?
— Везде. Даже когда уходил, заглянули во все дырки... "Ну все, — говорят, — одевайтесь", но во мне такая злоба кипела, что я еще минуту стоял в той же позе: "Смотри. Последний раз видишь!"... Это же были ребята-лимитчики — ради прописки в Москве они выслуживались, издевались, причем в элитной тюрьме особенно.
...Письмо Караваева я его жене передал.
Министру дали 15 лет, мне шесть, после чего оба мы подали апелляции и сидели, дожидаясь решения Верховного суда. Рассмотрение моего дела было назначено на 6 марта: когда после этого нам с Лилией дали свидание, я был уверен, что она скажет: "Ничего не получилось, тебя отправляют на этап", но услышал от нее: "Ты свободен!".
Господи, я так перенервничал, что даже от свидания отказался, — мы стояли по обе стороны решетки и плакали. Я сказал ей: "Иди!", но самое интересное произошло после этого. По закону меня должны были отпустить в течение 24 часов, а продержали еще 21 день. Я уже начал голодовку, ко мне пришел начальник тюрьмы. Я ему их инструкцию показал: "Тут у вас сказано: если учреждение в черте города, освободить в течение суток". Он: "Я тебя отпущу хоть завтра, но нет бумаги". В то время у меня умер близкий человек, однако проститься с ним я так и не смог. Знаете, в чем была причина волокиты? Заболела секретарь суда, и некому было напечатать постановление о моем освобождении.
— Система...
— Да (горько), система... Я еле это перенес и, несмотря на то, что к тому времени уже всерьез собой занялся, чуть опять не сломался... Я же, вернувшись из больницы после инфаркта, усиленно стал качаться. Как? У меня не было, скажем, гирь, а камера очень маленькая: две кровати почти рядом. Ноги я ставил на одну, руки на другую и отжимался. Начал с двух отжиманий в день, а к апрелю-маю довел их число до двух тысяч. Не сразу, естественно, — с перерывами...
— С ума сойти!
— На свободу вышел стройный, накачанный. Когда через много лет, уже будучи с лишним весом и всем остальным, встретил начальника тюрьмы, в шутку спросил: "У тебя нет места на два месяца? Хочу снова к тебе — похудеть".
— Жена вас дождалась?
— Дождалась. Сейчас мы, правда, уже не вместе...
— Ваша родня прочно обосновалась в Израиле. После выхода на волю у вас не появилось желания туда уехать?
— А я и уехал. Правда, не эмигрировал: умирала мама, и я полетел проститься. В ожидании ее кончины провел там четыре месяца и так затосковал...
— По работе?
— По родине! Для меня это не Союз Советских Социалистических Республик, не конкретно Москва, а улица, где живу. Может, вам будет смешно, но, по-моему, родина — производная от слова родинка. Это что-то маленькое, к чему ты привык, без чего тебе трудно, — дом, двор, подъезд, где тебе дали в морду и ты дал в ответ, где впервые поцеловался и выпил бутылку портвейна... Это как в Америке: они там очень хорошо знают свой район, свой стадион, соседний магазинчик и ресторанчик. Оказавшись в Израиле, я страшно по всему этому тосковал.
— Не осознали, что именно там ваша историческая родина?
— И по сей день не осознаю. Это навязано искусственно, придумано так же, как, может, многие библейские истории. Все-таки родина там, где родился, поэтому, не дождавшись маминой кончины, я уехал обратно, и тут же она умерла... Ну а поскольку в Израиле хоронят в один день, вернуться я уже не успел...
По сей день не могу покинуть свою любимую родину больше чем на 10 дней, и хотя ненавижу государство, которое отняло у меня 45 лет жизни, глажу себя по голове за то, что остался, когда все уехали. Пусть случайно, но дождался, дотерпел, сумел...
Как бы мне ни было трудно, я делал то, что хотел, и процентов на 70 реализовал, думаю, свой потенциал. Я достиг какого-то потолка и теперь говорю: "Слава Богу, успел!". Начиная с 87-го года и по сей день я счастливый человек — жил без всякого вранья, в полном согласии с собой. Мои братики — я это ощущаю! — оказались куда более несчастливыми: уехав в Израиль, они получили три вещи — еду, жилье и...
— ...историческую родину...
— Да, но условия жизни не позволили им увидеть весь мир... Для меня свобода к деньгам не сводится — этих бумажек нужно ровно столько, чтобы иметь возможность перемещаться по свету, а мои родственники остались в Израиле на том же уровне, на каком жили в Советском Союзе — ну чуть богаче. Когда я, объездив весь мир, появлялся у них, чувствовал себя человеком, который все выдержал и сумел чего-то добиться там, где родился. Во всяком случае, мне не надо подниматься на цыпочки и кричать: "Я Рудинштейн!" — я иду, и все это знают.
"БИЗНЕСМЕНОМ Я ВСЕ-ТАКИ НЕ БЫЛ"
— В конце 80-х годов, когда кооперативное движение переживало расцвет, вас называли одним из самых богатых в СССР людей. Вы даже сами однажды признались, что были тогда богаче Березовского, — а все потому, что сумели приобрести права на фильм "Интердевочка"...
— Это не совсем так — мы с Разумовским (есть такой известный продюсер, создатель компании "Фора-фильм") вместе стартовали. Почему началось кооперативное движение в кино? Да потому, что немножко упал интерес к эстраде, а претензии артистов росли...
— ...непомерно...
— ...обратно пропорционально зрительскому интересу к ним. Время стадионов и понастроенных к Олимпиаде-80 Дворцов спорта закончилось: сначала зритель туда пошел, а потом поостыл, — а тут началось броуновское движение в кино, и я купил права на показ "Интердевочки".
— Это стоило дорого?
— 800 тысяч рублей.
— Деньги, конечно же, заняли у друзей?
— Нет. До моего ареста были известны два Центра досуга: "Рекорд" Лисовского в Москве и в подмосковном Подольске — мой. Артисты бегали туда-сюда, к тому, кто больше платил, но лидером, естественно, был Лисовский, потому что он все-таки находился в столице.
— Ну как же, Лисовский! Любовь, комсомол и весна!..
— Тем не менее многие пели у нас — Малежик, Добрынин, даже Киркоров однажды приехал. Немножко мы тогда поднялись, а поскольку за год, пока я находился в тюрьме, Центр досуга из пяти миллионов рублей сумел растратить всего полтора, стартовал я со своим капиталом. На "Интердевочке" мы заработали очень прилично.
— "Очень прилично" — это примерно сколько?
— Два с половиной миллиона рублей. На эти деньги я снял фильм "Супермен" — первую советскую чернуху — и собрал на нем 37 миллионов рублей. По тому курсу это составило 13,5 миллиона долларов, которые официально лежали на счету (Центры досуга уже имели право на хозрасчет).
— 13 процентов государству...
— ...и остальное себе. Поэтому я так легко ввязался в будущую фестивальную историю, не загадывая далеко наперед. Я все-таки не был бизнесменом и не готовил себя к руководящей должности... Столкнувшись с первым кризисом 94-го года, с ельцинским "черным вторником", отпусканием цен на газ и электроэнергию, я рухнул со всеми этими миллионами.
— Мне по секрету сказали... В общем, вы якобы так увлеклись фильмом "Интердевочка", что после этого женились на настоящей интердевочке. Это правда?
"Если мне говорили, что какая-то актриса ко мне неровно дышит, я желал ей большого человеческого счастья". Кадр из фильма Алексея Балабанова "Мне не больно"
— Абсолютная. Как-то с писателем Трушкиным — он сочинил в то время рассказ о проститутках — мы приехали в Новосибирск. С собой у нас была всего лишь одна копия картины, но, перекидывая части туда-сюда, мы крутили ее в двух (!) кинотеатрах. Сеансы начинались каждый час: там или сям, я выходил на сцену, говорил три слова: "Петр Тодоровский. "Интердевочка", после чего приглашал Трушкина и бежал в следующий зал.
— Потрясающе!
— Так мы трудились не покладая рук два месяца. За весь день у нас был час перерыва, чтобы пообедать, и однажды, придя в ресторан, мы увидели у входа плачущую девушку. "Чего вы грустите? — спросил я. — Идемте в кино, посмотрите "Интердевочку". Она разревелась еще горше и сказала: "Я и есть интердевочка". Эта фраза меня убила...
— Она так расчувствовалась от сюжета?
— Нет, плакала по другому поводу: кто-то ее оскорбил, обидел. Разумеется, мы взяли девушку с собой, завязался роман...
— ...и вы тут же на ней женились?
— Нет, просто оставил семью, и мы прожили вместе три года.
— Отчаянный вы человек!
— Она ушла от меня в тот момент, когда я хотел на ней жениться. Это было так неожиданно... Прихожу домой, а ее нет — ну словно растаял человек. Два дня искал — сбился с ног. Как потом выяснилось, беглянка ехала поездом в Новосибирск, поэтому связи никакой не было. Я все не мог понять: почему? — но... В общем, когда она сообразила, что я действительно хочу на ней жениться, испугалась.
— Вы же были состоятельным человеком, могли ни в чем ей не отказывать...
— У нее было все, и у меня было все... Поверьте, ей было со мной хорошо, но эта история имела продолжение. Прошли годы, она, как и подобает интердевочке, вышла замуж за англичанина, родила ребенка и... нашла меня. Я приехал в лондонское предместье и, пока ее муж был на работе, пришел к ней домой... (Вздыхает). Было столько слез! Она не объясняла, в чем дело, не говорила, что "вот сейчас я все брошу и уеду с тобой", но устроила такую истерику, что пришлось оторвать от себя ее руки и уйти.
— В Лондоне у вас с ней так ничего и не было?
— Нет... У нее ребенок, муж — семья... Такая вот женская история, еще одна... Сюжет для Пушкина!
— Об этом, по-моему, надо кино снимать!
— Можно, наверное, и кино. Сейчас вот Бородянский написал сценарий "101-й олигарх", построенный на фактах моей биографии. Правда, по моей просьбе он кое-что изменил, чтобы не было слишком похоже. Почему 101-й? Потому что знаменитый журнал "Форбс" публикует список ста самых богатых людей планеты, а герою сценария не хватило, чтобы войти в эту сотню, одного миллиона.
Кино можно снимать обо всем. Почему, например, не сделать картину про год, проведенный в тюрьме? Там же уникальные вещи происходили. Представьте, два человека сидят друг против друга, последним кусочком сахара делятся, но если, играя в нарды, один из них ошибался, другой мог броситься в драку. Если кто-то говорил: "Не здесь", — второй сбрасывал со стола нарды и заходился в крике: "Ах ты жид пархатый!", "Ах ты министр проклятый!"... После этого мы неделю сидели, не проронив ни слова, а знаете, что такое молчание в тесной камере? Каждый мучился, не зная, как помириться, — это было такой трагедией!
— Вы, кстати, встретились с министром уже на свободе?
— Нет, никогда больше его я не видел. Лет через пять он вышел и позвонил, но ни в нем, ни в себе желания общаться я не заметил. Не знаю почему.
— Наверное, оттого, что вместе вы провели не лучший период жизни...
— Думаю, причина в другом: оба мы были лидерами — это чувствовалось... Трудно передать состояние двух людей, запертых в тесной камере, временами ненавидящих друг друга и тем не менее ждущих, если поссорились, примирения. Когда кто-то получал "дачку", он тихо подвигал другому кусочек сахара, хлеба или колбасы, и как только та сторона его брала, вся еда сметалась со стола, на который немедленно водружались нарды, и опять с 6 утра до 10 вечера шла игра — до следующей драки.
Очень тяжелым был момент, когда Караваев узнал, что меня выпускают... Я и сам за него переживал, мне было сложно с ним разговаривать. Он понимал, что я ухожу на воздух, на улицу, а он остается.
"С НИКИТОЙ МИХАЛКОВЫМ ЧТО ДРУЖИТЬ, ЧТО ВОЕВАТЬ — ОДИНАКОВО ПОЧЕТНО. ИСТОРИЯ БАНАЛЬНА: ОН, МЯГКО ГОВОРЯ, НЕ ОЧЕНЬ ЛЮБИТ ЕВРЕЕВ"
— Выйдя на волю, вы пытались его поддерживать?
Для отечественных звезд Рудинштейн так и не стал своим. Даже с Янковским, многолетним президентом "Кинотавра", не сблизился
— Как? "Матросская Тишина" — вотчина КГБ, и там чрезвычайно строгий режим. В Бутырке можно было послать "коня", "маляву" и все остальное, а в этой тюрьме — исключено... Ни передать что-то туда, ни получить известие оттуда было невозможно — это во-первых, а во-вторых, мы были немножко в разных весовых категориях: меня судили за три тысячи рублей, а его — за 10 миллионов.
— Так он был красавец!
— Что да, то да. Вины своей Караваев не отрицал и рассказывал мне, как оказался втянутым в эту историю. Как русского его в Казахстане сдали первым — своих казахи пытались спасти. Ему казалось несправедливым то, как с ним там обошлись, но в то же время, хотя мы сидели вместе, отношение к нам существенно различалось. Ему, например, давали хорошее масло, суп с мясом, а мне — баланду с костью или даже без таковой. Он питался, так сказать, по 4-му Управлению, а я... Ну, сами понимаете, по какому. Делиться же в тюрьме можно "дачкой", но не едой. Видели бы вы тот рыбный суп, в котором плавал длинный скелет с тонкими ребрами, — как на карикатурах... Это же надо было специально снимать с рыбы все съедобное, чтобы такая осталась кость...
— И кто-то же это делал!
— Меня тот советский садизм поражал. До сих пор, по прошествии стольких лет, я чувствую, насколько пережитое меня закалило, сконцентрировало во мне силу воли. Помню, когда я уже вышел и провел в Подольске знаменитый рок-фестиваль...
— ...который западные журналисты окрестили "советским Вудстоком"...
— ...меня вызвали для очередных разборок. До тюрьмы, если я попадал на ковер к начальнику, у меня сильно потели руки, а тут... Пришел, спокойно посмотрел на руки — они были холодные и сухие, и когда услышал, что меня снимут с работы, сделал неприличный жест: "Вот вы меня снимете!".
— Так это вы Шевчуку рубильник включали, когда майор КГБ отключал?
— Да (улыбается), это знаменитая история. Через много лет тот товарищ работал у меня директором московского кинотеатра "Мир", и мы с ним были в очень даже хороших отношениях.
— Все смешалось в доме Облонских...
— Все смешалось! Он вырубал рубильник, я врубал, и при этом оба мы хохотали, а не дрались. Ему начальство сказало отключить электричество, а у меня шесть тысяч народа...
— ...и на сцене Шевчук...
— Если бы выступление сорвалось, убили бы и Шевчука, и меня, и его, поэтому майор выполнял распоряжение, чтобы доложить начальству: "Выключал!", — однако и мне не мешал.
— Театр абсурда!
— Но из разряда таких, о которых не жалеешь.
— С виду вы, Марк Григорьевич, милейший человек, ну просто ангел, а вот поди ж ты, говорят, что вы скандалист, что невзлюбили Никиту Михалкова...
— Думаю, это не я его невзлюбил, а он меня. Вы знаете, с Никитой Сергеевичем Михалковым что дружить, что воевать — одинаково почетно, и не от меня зависело, быть его другом или врагом. История банальная: он, мягко говоря, не очень любит евреев. Можно сказать грубее, хотя любой русский человек, и он в том числе, услышав такой упрек, возразит: "Как это я не люблю? Да вокруг меня все евреи". Мой знаменитый друг — дирижер Большого театра, а теперь английского оркестра — Саша Лазарев (мы вместе служили), сказал мне: "Если человек говорит, что у него все друзья евреи, знай: он антисемит". Вот и Никита Сергеевич туда же.
Впервые посетив "Кинотавр", он вышел на сцену и произнес: "Я был не прав, когда недооценивал фестиваль, — это действительно серьезная работа, хорошая академия кино". Есть даже фотография, где мы с ним стоим в обнимку. Потом он вернулся в столицу и в интервью "Вечерней Москве" (эта заметка хранится у меня по сей день) заявил: "Рудинштейн всю жизнь хотел создать престижный фестиваль, но дворняге породистой собакой не стать никогда". Совершенно случайно я смог ответить на этот выпад в передаче Диброва. "Никита Сергеевич, — сказал, — вы сами из дворовых. Ваш дедушка был дворовой и за заслуги перед родиной получил звание дворянина. Так вот, лучше, когда дворовой хочет стать дворянином, чем когда дворянин хуже собаки".
— Обиделся Михалков?
— Ну естественно. Это и вызвало, собственно, ту войну, которая постепенно разгоралась и в нынешнем году выплеснулась при моей попытке создать серьезный, мощный фестиваль в Санкт-Петербурге. Михалков сделал все, чтобы задуманное мною не состоялось.
"Человеческие ресурсы ограниченны, мне надоело все время что-то кому-то доказывать, накопилась усталость и раздражение. В конце концов, просто пожить хочется"
— Но хотя бы в будущем году состоится?
— Наверное, но я вынужден был убрать мою фамилию из списка организаторов, чтобы своим присутствием никому не мешать. Все, с кем мы вели переговоры, уже согласились давать деньги, и действительно дали бы, но их бизнес неожиданно оказывался в поле интереса как Михалкова, так и его высокопоставленных друзей. Он даже Валентине Ивановне Матвиенко звонил: "Стране два фестиваля класса А не нужны"... Она, однако, ответила: "У вас, в Москве, уже есть — теперь и мы попробуем"...
Против выступил директор "Эрмитажа" Пиотровский (слава Богу, теперь ему уже не до меня: найти бы свои разворованные сокровища), но вместе, в паре, они изрядно потрепали мои нервы, и я, в общем-то, выбросил довольно серьезные деньги.
"Я ПОСТАВЛЮ ТЕБЕ ПАМЯТНИК", — СКАЗАЛ АНДРОН КОНЧАЛОВСКИЙ ПОСЛЕ ТОГО, КАК БЛАГОДАРЯ МНЕ ЖЕНИЛСЯ"
— Семья Михалковых процветала при Сталине и Хрущеве, при Брежневе и Андропове, при Горбачеве и Ельцине. При Путине у них тоже все хорошо, и гимн российский, смотрите, вновь прежний, хотя и малость подкорректированный. Чем вы этот феномен объясните?
— Им повезло, что после гибели коммунизма, при переходе страны в другую систему, в новое измерение, наработки используют старые. Самое страшное в этом периоде то, что демократию тоже делали большевики. Имею в виду не членов компартии, а людей с большевистской ментальностью: она характерна для Чубайса, Немцова, Хакамады — для всех. Я, честно говоря, нормально к этому отношусь: только когда несколько поколений сменится, научимся понимать, что такое демократический процесс. Тогда и не будут нам говорить: "Я демократ, и правильно только то, что я говорю".
Именно в этой системе координат очень удобно семье Михалковых — они в ней как рыба в воде. По природе своей эти люди циники, но Андрон Кончаловский хоть этого не скрывает. Написал "Низкие истины": дескать, "Смотрите...
— ...да, я такой!"...
— А Никита прикрывается религией, ищет в ней себе оправдание, оставаясь при этом абсолютно циничным бизнесменом. Понимаете, в нашей стране, особенно в мире искусства, сложилась дикая ситуация: художники стали вдруг бизнесменами.
— Но иначе им не прожить...
— Да нет, прожить можно, даже сегодня... Никита Сергеевич — талантливый режиссер и актер, я обожаю его картины, но он совершенный разрушитель как администратор. Все, к чему прикасается, просто рушится, потому что людей для него не существует — ни для него, ни для всей семьи. Даже дочь его это коробит. Недавно я прочитал в ее интервью такие слова: "Я своего отца люблю, но меня поражает, с какой жестокостью, как танк, он давит людей".
Думаю, эта жестокость связана с тем 70-летним периодом в истории нашей страны, когда только горстка небожителей могла пользоваться какими-то правами, имела привилегии. При этом у них у всех, особенно у Михалкова, еще и комплекс: они же дворяне, у них что-то там отобрали. Помните, в свое время он сделал картину "Анна: от 6 до 18", где одну часть почему-то посвятил Пенкину? Михалков там его просто уничтожает...
Как-то, когда у нас еще была возможность беседовать, я его спросил: "Никита Сергеевич, ну кто такой Пенкин? Почему вы уделяете ему столько внимания? У вас что, комплекс какой-то?". Он гневно на меня посмотрел и сказал: "Я священнику своему не исповедуюсь, а тебе тем более не собираюсь".
— Но вы же понимаете в глубине души, что он имел в виду?
— (Пауза). Даже не знаю, но у него явные комплексы. Однажды мы были в ресторане, где парень играл на гитаре. Михалков в какой-то момент попросил у него инструмент и показал, как надо брать аккорды. Тот не сумел повторить, и Никита (а уже выпили) начал его оскорблять: "Как ты можешь обслуживать народ, если не умеешь эти аккорды брать?!". В конце концов, парень ему сказал: "Никита Сергеевич, я здесь пять лет зарабатываю и никому еще не мешал. Что вы ко мне пристали?", чем вызвал еще больший гнев. Понимаете, это от комплекса недополученности какой-то, хотя однозначно все объяснить я не готов. Ну что я буду осуждать Сергея Михалкова за гимны — он жил в системе ужасных координат...
— ...разрушительных для души...
— Да, поэтому они все разрушены: и Сергей Владимирович, и Никита с Андроном. Правда, Андрон вырвался в какой-то момент из страны и сумел сохранить здоровый цинизм.
— Это правда, что на ваших глазах он женился на своей последней супруге Юлии?
— Я ему так и сказал: "Ты должен быть мне благодарен", на что он ответил: "Я поставлю тебе памятник".
Действительно, мы организовывали очередной фестиваль, и Юлия Высоцкая оказалась третьей героиней в каком-то фильме... Обычно в делегации мы включаем только звезд или главных исполнителей и режиссеров, но кто-то из Минска за нее попросил. Я еще приехал в Белоруссию, мне показали ее издалека, и для себя я отметил: "Симпатичная девушка. Ну пусть приедет — можно будет за ней приударить".
И вот Сочи, гостиница, битком набитый лифт. Все стоят, сдавленные, и она тоже — поднимается в номер после того, как прошлась по фестивальным пляжам. На каком-то этаже заходит Кончаловский, встает спиной к двери — развернуться было нельзя, и их лица оказываются рядом... Когда лифт останавливается на шестом, девушка пытается выйти, а он ее спрашивает: "Может, поедете на 11-й?". Дверь закрывается, лифт едет дальше, они вместе выходят на 11-м, а через три дня уезжают в Турцию. В результате двое детей, счастливый брак.
— Да-а-а, веселым фестивалем был "Кинотавр". Сколько лет вы его проводили?
— 16.
— И вдруг решили продать?
— Не продать, а отдать, хотя не скрываю, что получил за это деньги.
— Отчего же вы перестали им заниматься? Устали? Он вам надоел?
— С тех пор как "Кинотавру" стукнуло 10 лет, мучительно искал, кому его передать. Я всегда чувствовал, что могу что-то еще делать: хотел снимать кино, сам начал сниматься... Естественно, с годами какой-то интерес иссяк, глаз замылился. Шесть лет назад я даже с "Кинотавром" простился, но люди, которые хотели его подхватить, настолько, пока длилось прощание, меня поразили, что, рискуя фактически жизнью, я им отказал. (Несмотря на то, что 10-й фестиваль они проплатили).
Марк Рудинштейн — Дмитрию Гордону: "Я не хочу третьей жизни — ее не будет, вернее, ее нет, поэтому хочу успеть что-то рассказать о тех двух, что выпали на мою долю. Сегодня я пришел к вам, потому что впервые после 60-летия у меня появилось желание высказаться. Помните, как говорил Жванецкий сыну: "Парень, я прошел через все, я не стал этим и не стал тем. Я передам тебе свой опыт"
Это была крымская банковская система, им очень нравились концерты, тусовки и все остальное, тем более что тогда Валентина Ивановна Матвиенко приехала. Короче говоря, они предложили: "А что, если кино показывать по кабельному телевидению, в номерах?"... Услышав это, я даже не нашелся, что ответить, зажался, и когда фестиваль закончился, сказал им: "Ребята, ничего я не подпишу".
Мне это дорого стоило... (Пауза). Впрочем, не очень дорого: встретили в парадном, избили...
— Да вы что?
— Да, была такая история. "Эхо Москвы" целый день передавало: "Вчера в подъезде...".
— Сильно избили?
— Сильно... Привезли в больницу, а я же не знал, что, оказывается, у клиник, куда госпитализируют пострадавших, заключены договоры с телевидением, радио... Докторам просто платят за то, что они сообщают о всяких интересных случаях...
— Этакий медицинский шоу-бизнес...
— Вот-вот... Лежу утром в постели у себя дома, и вдруг слышу по радио, что в тяжелом состоянии доставлен в больницу. А я уже более-менее нормально себя чувствую, только фингалы остались какие-то, синяки... Банкиры хотели мне отомстить, но я выдержал и еще пять лет ждал. Очень счастлив, что дождался Роднянского и Толстунова...
"ВСЕ ГОВОРЯТ: "КИНОТАВР"? ЭТО ТАМ, ГДЕ ДЕПАРДЬЕ СВАЛИЛСЯ С ТОЛЧКА"
— В надежные руки фестиваль передали?
— Да, во всяком случае, это люди, с которыми у меня одна группа крови. Я могу по-разному к ним относиться — сейчас, например, в Москве произошла не очень красивая история с телеведущими Сорокиной и Венедиктовым — их отстранили от канала "Домашний"... Роднянский все-таки человек осторожный: я понял это, когда два дня был в Киеве во время "помаранчевой революции". Помню, как весь канал "1+1" выстроился перед камерами и просил у Ющенко прощения, хотя накануне был уверен, что победит лагерь Кучмы.
Роднянский занял позицию нейтрала — это его право, но не надо тогда приглашать Сорокину и Венедиктова — людей, которые сегодня являются лакмусовой бумажкой, чудом на нашем продажном телевидении сохранившейся. И все-таки я считаю, что фестиваль попал в хорошие руки, потому что это образованные, интеллигентные люди. Все 15 лет они — по крайней мере, Толстунов — были рядом, и их кандидатуры никого не коробят. Более того, я считаю, что они "Кинотавр" улучшат.
— На вашем фестивале побывали десятки западных суперзвезд, но самый большой ажиотаж вызвал визит Депардье. До сих пор о его пребывании в Сочи ходят легенды...
— Как бы надо мной ни смеялись в газетах — журналисты же по-разному могут все преподнести, — именно благодаря этому случаю "Кинотавр" стал известен во всем мире. История действительно очень смешная — понимаете, Депардье сильно пил...
— Водку?
— Нет, он же сам винодел и прилетел на своем самолете, под завязку загруженном вином с его виноградников и курами. Правда, мне кажется, употреблял француз наше вино, во всяком случае, все 24 часа, которые на фестивале провел (а он был в Сочи всего сутки), не просыхал. Что не мешало ему выполнять все свои функции: дать два интервью, выйти на сцену, встретиться с публикой... При этом каждые пять минут Депардье выпивал по стакану вина.
— Так он наш парень!
— Наш абсолютно. В конце концов, он зашел в сапогах в море, и от греха подальше звезду отвели в номер. Когда до отлета оставалось четыре часа, ему постучали — ответа не было. Позвали меня, я попросил вскрыть дверь...
Мы обнаружили его в туалете — сняв штаны, Депардье уселся на унитаз, но уснул и упал головой вперед. Ударился о выступ, пошла кровь. Так он и лежал — нижней частью тела кверху, головой книзу...
— ...без штанов и в крови...
— То, что мы увидели, описать трудно. Прикрыв ту часть, которую не назовешь головой, его одели и погрузили в самолет. Семь дней все французские газеты смаковали эту историю.
— Никто не додумался это снять?
— Вы знаете, снимки были. До того большой популярности за границей "Кинотавр" не имел, но после этого случая, стоило упомянуть Сочи и наш фестиваль, все говорили: "А, это там, где Депардье свалился с толчка"...
— Это, наверное, коммерческая тайна, и все-таки... Сколько стоит пригласить звезду уровня Депардье на 24 часа на "Кинотавр"?
— В тот момент не стоило ничего, потому что я имел дело с Жаком Аттали — вторым человеком во Франции, который был экономическим советником у Миттерана, возглавлял Европейский банк реконструкции и развития. В России у него были свои интересы, и он взялся в том году помогать мне в организации фестиваля. Депардье был его взносом, но вообще-то пригласить звезду — удовольствие недешевое, и я этого не скрываю.
На "Кинотавре" действительно побывали лучшие на то время актеры, но больше 50 тысяч долларов не стоил никто... Такие затраты, кстати, себя окупают, потому что подогревают внимание к фестивалю, а это рекламодатели...
— Звезды — люди особые: тот, кто с ними сталкивался и, не дай Бог, вступал в какие-то близкие отношения, становился зачастую человеконенавистником. Сами-то вы им не стали?
— Нет. Во-первых, я всегда предупреждаю: если стою в обнимку с Ван Даммом и он говорит: "Марк Рудинштейн — мой лучший друг", не верьте, это обман. Более того, даже для отечественных звезд я своим не стал — не хожу пить чай ни к Олегу Янковскому, который много лет был президентом "Кинотавра", ни к остальным. Собственно, я и ушел-то потому, что устал от этого мира. Да, его внешняя сторона кажется привлекательной, но обратную лучше не видеть — после каждого фестиваля я чувствовал себя так, будто вампиры высосали из меня всю кровь.
Опять же надо учитывать время, в которое эти люди жили... Все наши именитые актеры считают, что чего-то недополучили. С тех пор как после падения железного занавеса они вырвались на воздух и увидели, как благоденствуют западные коллеги, у них все время претензии... Хотя и при советской власти они чувствовали себя гораздо лучше, чем остальные.
Вы знаете, я это выражу в более юмористической форме. Если две звезды, особенно женщины, целуются и одна другой говорит: "Как ты хорошо выглядишь, как ты поправилась!", это не значит, что они друг друга любят — сказан ведь не комплимент, а гадость. Еще меня всегда раздражало, что надо с ними обязательно целоваться, — у них так принято. Ну и, наконец, самое неприятное, что про каждого в этой компании ты знаешь много подробностей и понимаешь, что здесь витает зависть, злость, раздражение. Честное слово, находиться в этом мире больше 16 лет я никому не советую — так и здоровье потерять можно.
— Вот интересно: приударяли ли вы за актрисами и наоборот — актрисы за вами?
— Нет, за актрисами я не ухаживал никогда. Один раз попытался сделать это в Минске не у себя на фестивале, но зарекся — они так себя любят!
...Когда вспыхнул конфликт на тему, кого поставить министром кино... Кинематографисты настаивали, чтобы назначен был Александр Голутва, а Михалков проталкивал своего человека...
— И кого он хотел на этом посту видеть?
— Известного продюсера, работавшего на четвертом канале российского телевидения, — фамилия вылетела сейчас из головы... Валентина Ивановна Матвиенко, когда мы с ней как-то сидели, сказала: "Не знаю, что делать. С ними так трудно, у них такой богатый духовный мир". — "Валентина Ивановна, — говорю, — у них настолько богатый духовный мир, что другим там просто делать нечего, поэтому даже не думайте об этом, поступайте так, как находите нужным".
Единственно, чего сегодня не хватает управлению театра и кино, так это современного менеджмента. Ни в коем случае я не назначал бы руководить союзами, которые, кстати, никому уже не нужны, артистов — даже тех, кого уважаем и любим. Не Калягин и Михалков должны возглавлять эти организации, а люди с коммерческой жилкой, продюсеры. Дело творческих натур — академии кино и театра, а хозяйство надо отдать менеджерам, которые, во-первых, не связаны клановыми интересами, а во-вторых, не художники, поэтому напрочь лишены субъективизма.
"МЕНЯ НЕ ИНТЕРЕСУЮТ ЖЕНЩИНЫ, КОТОРЫЕ ЗА МНОЙ ПРИУДАРЯЮТ, — ЛЮБЛЮ ДОБИВАТЬСЯ ИХ САМ"
— Судя по тому, как вы ловко сменили тему, за актрисами вы не приударяли?
— Нет.
— А они за вами?
— Ну, знаете, я же человек адекватный, прекрасно понимаю, что да как...
— Но хоть попытки были?
— Не могу сказать — просто не знаю, но я не считаю себя объектом, за которым можно сильно гоняться. Наверное, я нормальный человек, с которым приятно поговорить, и вообще, меня не интересуют женщины, которые за мной приударяют, — люблю их добиваться сам. Поэтому и не придавал таким вещам значения. Если кто-то говорил, что та или иная актриса неровно ко мне дышит, я ей желал большого человеческого счастья.
— Сегодня теле— и киноэкраны, во всяком случае, украинские, заполонил Голливуд, хотя наряду с этим российский кинематограф обрел второе дыхание. Вам как зрителю какие фильмы ближе: голливудские, индийские (есть ведь и на такие спрос) или новое российское кино?
— Я когда-то сказал, что кино бывает хорошим, плохим и индийским, поэтому к индийскому у меня свое отношение, а голливудское я не любил никогда, потому что в юности его не видел и вырос исключительно на хорошем отечественном кино. Естественно, когда кинотеатры заполонили дешевые американские фильмы, снятые для африканских стран, я тут же ввязался в драку... Не люблю, когда меня называют спасителем российского кино, но спасал я себя, потому что хотел жить в своей стране и...
— ...чтобы называли просто Спасителем...
— Я всегда говорил и сейчас повторю: "Не хамите! Скажите спасибо и отпустите". Действительно, на протяжении 16 лет, особенно в первые годы, когда на экране совершенно не было нашего кино, я пытался хотя бы на фестивале показать все, что у нас снималось. В отличие от Советского Союза, где все полки были невидимыми и недоступными, "Кинотавр" был доступной, видимой полкой, он боролся уже не с цензурой, а с деньгами и неразберихой, которая в стране царила.
Нужен был человек, который в тот момент просто бы поддержал кинематограф, не дал бы ему угаснуть. Каждый год, приезжая на фестиваль, люди встречали друг друга, смотрели кино и постепенно убеждались, что оно существует. Я очень рад, что эстафету у меня перехватили тогда, когда идеология, присущая "Кинотавру" прежде, себя исчерпала.
Кино выздоровело, его снимают, и сегодня в лучших своих проявлениях оно бьет по кассе даже голливудское. Если бы еще политика государства была целенаправленной, если бы шло лоббирование отечественной кинопродукции!.. Семь лет назад я написал Путину письмо.
— И он вам ответил?
— Как бы не так — послание переправили в Министерство культуры. Я написал там, что после бензина и водки кино по доходности было третьим, а в ответ меня окрестили кремлевским мечтателем. Но разве я не прав? Впрочем, хрен с ним! Я рад, что последние 16 лет существовал как идеологический человек, и теперь, когда это закончилось, уже не мое время, а Роднянского, Толстунова, Сельянова.
— Какое все-таки мужество надо иметь, чтобы в один прекрасный день сказать: "Уже не мое время, я ухожу"...
— Может, не мужество, а умение видеть себя со стороны — то, чего я всегда желал нашим генсекам и президентам. Если бы они вовремя уходили — не тогда, когда уже в маразме!.. Я, например, с большим вниманием слежу за тем, что произойдет с Путиным. Если он сдержит свое слово и покинет властный Олимп, я буду очень ему благодарен, но очень важно, чтобы этот человек ушел. Не дай Бог затеят какой-нибудь референдум, чтобы оставить его на третий срок, или он сделает то, что пытались провернуть в Украине: станет премьер-министром, когда по Конституции вся власть перейдет к премьеру!
Человеческие ресурсы ограничены, и я считаю, что израсходовал их не за 16 лет, а гораздо раньше. Ушел бы давно, если бы было кому это передать, поэтому никакого мужества тут нет, а есть накопившиеся усталость и раздражение. Да в конце концов...
— ...просто пожить хочется...
— Еще как хочется! Чего, спрашивается, я должен нервничать: приедут — не приедут, дадут — не дадут? 60 лет — тоже для подведения итогов какой-то срок, и трудно все время кому-то что-то доказывать. Несмотря на это, мне все говорят: "Куда ж вы уйдете? Вы останетесь". Если бы они только знали, как я хочу оставаться в кино, даже в роли артиста. Я вот сейчас много снимаюсь...
— ...и у вас хорошо получается...
— Может, и хорошо... Знаете, в шутку я напел песню, кто-то ее записал, выпустил на 60-летие диск, и сразу все: "Как, вы поете? Приезжайте скорее к нам". Чуть ли не раскрутку начинать предлагают, но дело все в том, что... В общем, когда пою, я чувствую себя евреем, который по вечерам немножко шьет.
Может, я что-то не так сказал, но все-таки жизнь у меня была нелегкая: и те 45 лет, и эти 15 — интересные, но тяжелые... Здоровье, честно говоря, ушло: без медицины я уже никуда — то операция, то диабет, а это значит, нельзя нервничать... Вдобавок нет уже того посыла. Если раньше я делал все ради женщин, то сейчас немножко успокоился, у меня нет больше той погони за прекрасной незнакомкой, того ожидания влюбленности, ради которой хочется что-то придумать.
|
| Категория: ЛЮДИ И СУДЬБЫ | Добавил: qreter |
| Просмотров: 368 | Загрузок: 0 | Рейтинг: 0.0/0 |
|
|
| ПОИСК ПО САЙТУ |
|
ВНИМАНИЕ!!!
НАСТОЯТЕЛЬНО рекомендуем Вам воспользоваться функцией "ПОИСК ПО САЙТУ", для отображения и поиска необходимого и интересующего Вас материала |
|
| НОВОСТИ САЙТА!!! |
|
|
|
