| Меню сайта |
|
|
 |
|
Дёготь Владимир
| 19.03.2017, 13:04 |
До недавнего времени был в Одессе переулок Деготя.
Когда-то он назывался Успенским, а новое имя получил после реабилитации нашего героя. Нынче переулку возвращено старое название - Успенский. Но, ставлю сто против одного, что даже люди, всю жизнь прожившие в этом самом переулке, ничего не знали о том, чьё имя раньше красовалось на их домах.
В спецхране Одесской Публички моё внимание привлекла небольшая книжица издания конца 20-х годов. Автором значился Деготь, но без инициалов. На простой бумажной обложке заглавие — «В «свободном» подполье». Странное название, не правда ли? Стал читать и уже не мог оторваться, хотя никаких литературных изысков не было в помине в этой неказистой брошюре. Язык был прост и непритязателен. Зато содержание…
Автор описывает свои приключения сперва в одесском подполье времен интервенции, когда, переодевшись в мундир французского солдата, он пробрался в город, связался с Ласточкиным и Клименко и устроился на квартиру в бедной еврейской семье на Базарной. Деготь свободно владел французским языком, потому именно ему было поручено организовать выпуск газеты для разложения войск интервентов. Вместе с Мишей Штиливкером (что вскоре был расстрелян вместе с Жанной Лябурб) и румынским коммунистом Заликом Деготь выпустил первый номер «Коммуниста». Сразу же обнаружился крупный «ляп» — в заголовке вместо артикля Le был артикль La, что делало слово женского рода. Несмотря на условия подполья, редколлегия, что помещалась на Княжеской, угол Конной в квартире художника Митковицера, решила уничтожить тираж и перепечатала весь номер. Высока, знать, была ответственность за порученное дело. Любопытно, что Залик через много лет признавал, что «гораздо лучше, в смысле языка, была поставлена анархистская газета, которую редактировал Саша Фельдман. Она была написана на хорошем французском языке, но материалом была гораздо беднее». Вот как: оказывается, существовал не только «Коммунист»! Нам про это не рассказывали.
Судя по книге, да и как потом выяснилось из документов бывшего партархива, именно Деготь был создателем и руководителем знаменитой «Иностранной коллегии».
Он пишет, как 24 декабря 1918 года встретился с Ласточкиным в подвале конспиративной квартиры рабочего-металлиста Ярошевского по Базарной №93, и они решили создать «Иностранный комитет». Именно комитет, а не коллегию. Это Деготь упорно повторял даже в 1932 году. Он был избран председателем, в заместителях у него были Бужор и Кузнецов, а представителем Москвы — Жак Садуль. Но поскольку в недобрые времена Деготя расстреляли, то шибко идейные одесские историки на обкомовских окладах, пасшиеся монопольно на революционных темах, вычеркнули имя Деготя из своих «трудов», хотя он сделал больше всех других.
Когда вокруг подпольщиков стало смыкаться кольцо деникинской контрразведки, Деготю приказали уехать из Одессы в село за 85-100 верст и организовать там резервный подпольный комитет большевистской партии. Что он и выполнил. Это спасло его от расстрела.
Интервенция в Одессе кончилась, но долгое время еще французские и британские боевые корабли блокировали Одесский порт, дымя на дальних рейдах. Вот почему так недолго и продержалась советская власть в те месяцы 1919 года. Уже в августе «добровольцы» при поддержке корабельной артиллерии высадили десант, и красные части (Южная группа Якира) ушли пробиваться на север. Всего за 2-3 часа до прихода деникинцев Деготь еще сортировал бумаги в своем Иностранном комитете. Потом сжег всё, что считал необходимым, и ушел. Деготь и Бужор должны были остаться в подполье, а затем у каждого был свой путь. Бужор пробрался в Румынию, Деготь направлялся во Францию — таков был приказ Москвы, задание Коминтерна.
Легко было отдать приказ — нелегко его выполнить. Слишком многие в городе знали Владимира Деготя — члена коллегии Одесского городского Совета рабочих и солдатских депутатов в 1918 году. Ему пришлось отпустить бороду, снять очки, одеться франтом. Благо средства на это у него были. Помогла и госпожа удача. Деготь высмотрел белого офицера, что когда-то был в его руках в ЧК, и которого он отпустил с миром. Вот на него-то и вышел новоявленный лощеный господин. Офицер не выдал, помог, познакомил с неким генералом, которому Деготь пришелся по душе. Словом, через несколько дней Деготь вместе с генералом отправился из Одессы в Италию в первом классе роскошного парохода компании Messageries Maritimes. Генерал был так любезен, что дал своему попутчику пачку собственных визиток и рекомендательные письма к знакомым в Риме. Через некоторое время Деготь оказался в хорошей римской гостинице. Он нашел редакцию «Аванти» и через нее познакомился с Бомбаччи и Серрати — тогдашними вождями итальянской социал-демократии. Серрати Деготь признал «типичным меньшевиком», так и доложил в Москву. А вот Грамши ему понравился — это был «правильный человек». И что вы думаете? Оценки Деготя стали оценками Коминтерна на долгие годы. Москва стала активно поддерживать сторонников Грамши и третировать приверженцев Серрати. Зиновьев так разъяснял тактику борьбы против Серрати: «Мы боролись с ним и оклеветали его потому, что он был выдающимся деятелем. Если бы мы не прибегли в этой тактике, то невозможно было бы оттолкнуть от него массы».
Знаете, диковато читать такие страницы. Кто такой был Деготь? Одесский рабочий парень, в эмиграции выучившийся французскому языку… Ну, был руководителем «Иностранной коллегии»… И он дает окончательные оценки деятелям такого ранга? Что за притча? Оказывается, такова была повседневная практика Коминтерна, что рассылал по всему миру таких вот своих эмиссаров и пытался из Москвы командовать мировой революцией.
III Коммунистический Интернационал был основан Лениным в ожидании мировой революции. В качестве делегатов-учредителей действовали социалисты и новообращенные коммунисты, оказавшиеся в Москве. Единственным настоящим делегатом от зарубежной революционной организации был немец Эберлейн от «Спартака». Да и тот получил наказ голосовать против создания Коминтерна. Ничего, прекрасно обошлись без его голоса. Ядром Коминтерна стал ОМС — отдел международных связей во главе с Пятницким. Он ведал всеми финансами и кадрами. Вполне понятно, что руководители зарубежных компартий подбирались здесь в соответствии с тем, как они выполняют директивы Коминтерна и как рапортуют об исполнении. Паспортное бюро Коминтерна доставало подложные паспорта и подгоняло их под нужных людей. Вот, что писал о Коминтерне Л. Троцкий: «ГПУ и Коминтерн как организации не тождественны, но они неразрывны. Они соподчинены друг другу, причем не Коминтерн распоряжается ГПУ а, наоборот, ГПУ господствует над Коминтерном». Понятно, что такое положение вызывало протесты многих зарубежных коммунистов и социалистов и вело вовсе не к солидарности рабочего класса, а к расколам в рабочем движении. Что из всего этого произошло, мы преотлично теперь знаем. Наверное, благодаря таким вот агентам, как Деготь, социалистическая революция, назревавшая было в Италии, была задушена на корню фашистами. С конца 1922 по февраль 1923 года здесь было арестовано 2235 коммунистов. Умберто Террачини в письме из Рима от 13 февраля 1923 года сообщал об аресте 5000 человек за одну неделю и конфискации фондов партии. А. Амфитеатров по этому поводу с удовольствием писал Б. Савинкову: «…большевиков… здесь крутят в бараний рог с большим усердием и успехом».
Вернемся к книжке Деготя. Из Италии он отправился в Париж, устроился в дачном местечке Вокресан в семье рабочего и связался с ЦК Французской компартии, с Вайяном Кутюрье и Раймоном Лефевром. Судя по тону, он был давно знаком с этими людьми. Здесь Деготю приходилось работать в глубоком подполье, потому что его тут знали и полицейские агенты, и видные эмигранты, такие, как Бурцев и Алексинский. Особенно славился как охотник за провокаторами Владимир Бурцев. Возможно, именно он первым напал на следы Деготя во Франции. Во всяком случае, Деготь понял, что на него началась охота. В газетке «Lа Victuar» появилась провокационная заметка: «При аресте известного большевика Деготя было найдено бриллиантов на 10 миллионов франков». Арест был враньем, Деготь на этот раз благополучно ускользнул от ищеек в Италию. А вот насчет бриллиантов… Этого добра у него был небольшой замшевый мешочек — для нужд Коминтерна и мировой революции наше большевистское ЦК ничего не жалело. Хотя это были годы страшного голода и разрухи в стране. Считалось, что мировая революция сполна вернет все затраты. Увы, всё пошло прахом. Миллиарды золотых рублей как в воду канули.
Недавно я прочел воспоминания Айно Куусинен. Жена Отто пишет, как зимой 1920 г. ее муж финансировал финского коммуниста С. Пеккала в Лондоне: «Неожиданно Куусинен достал из кармана жилетки четыре больших бриллианта и, показав их нам, сказал: «Каждый из них стоит сорок тысяч. Не помню уже, правда, в какой валюте». Передавая бриллианты жене Пеккала, он сказал с улыбкой: «Вот вам немного денег на поездку». Теперь стало известно, что в 1923 году начальник Гохрана А. Альский выделил Коминтерну только дополнительных сумм на 2,2 млн. золотых рублей. Это были, главным образом, ювелирные изделия. Большевики пытались действовать сразу во всех направлениях. Ленин писал в Туркестан Элиаве о необходимости создать спешно самостоятельную революционную базу: «Денег мы не пожалеем, пошлем довольно золота и золотых иностранных монет… Вести дело архиконспиративно (как умели при царе работать…)».
Из Рима Деготь уехал в Берлин и стал пробираться домой в Россию. «Но Эстония, — пишет он, — эта маленькая собачка, ни в коем случае не хотела пропустить меня дальше». Обратите внимание на эти слова. Сколько в них великолепного великорусского шовинизма (у еврея)! Деготь выбрался из Германии через Штеттин на пароходе с русскими военнопленными, возвращавшимися на родину.
В Москве его пригласили к Ленину. Вот тут-то и выясняется, что знакомы они были еще с 1909 года по Франции.
— А, Володя-переплетчик! — встретил его Ильич радостным возгласом.
Оказывается, когда-то Деготь собственноручно переплел и подарил Ленину протоколы Лондонского съезда с трогательной надписью. А тот никогда ничего не забывал. При свидании Ленин дотошно выспрашивал Деготя об итальянских и французских коммунистах и социал-демократах, делал свои выводы, давал ему новые инструкции.
Через некоторое время Деготь снова выехал в Италию. Он выбрал путь через Швейцарию, где жила в то время Селина Кателло — дочь французского рабочего, у которого Деготь жил на квартире в Вокресане. Ее переправили в Швейцарию французские коммунисты, дабы не подвергать опасности ареста. Теперь Деготь захватил ее с собой в Рим как своего секретаря и, по совместительству, гражданскую жену. Дело в том, что в России у него была другая семья. Но Селина Лорановна стала его спутником на всю оставшуюся жизнь. Несколько месяцев они работали в Риме, затем Москва потребовала снова выехать во Францию. Это была опасная ошибка — слишком хорошо здесь знали Деготя. Но, когда у нас считались с людьми? Когда их жалели? Словом, арестовали его сразу же на границе. Французская тюрьма, где Деготь просидел с 9 мая по 19 августа, ему не понравилась, «царская, — пишет он, — была куда лучше». Любопытное сравнение, не правда ли? Сегодня многие обитатели отечественных тюрем с удовольствием сменяли бы свои камеры на заграничные. Кроме, конечно, пакистанских. Кончилось тем, что французские коммунисты добились высылки Деготя в Германию, и он снова оказался в Москве.
Познакомившись с такой эпопеей, грешно было не поискать другие материалы. И вот, что нашлось. В том же спецхране была, оказывается, вторая книга Деготя, нечто вроде его автобиографии.
Владимир Деготь родился в бедной еврейской семье в деревне Брикванова, Каменец-Подольской губернии. Когда ему было четыре года, семья перебралась в Одессу. Жили они на Виноградной. Уже восьмилетним мальчишкой ему пришлось начать трудиться — его отдали на чайную фабрику Высоцкого, склеивать коробочки. Потом он стал учеником переплетчика на Канатной фабрике. Подрабатывал там студент, с которым Володя и разделил комнату. Однажды ночью пришли жандармы и забрали студента. Уходя, он сказал:
— Вырастешь, Володя, все поймешь!
Отвратительные условия окружающей действительности и просто обывательская затхлость жизни, тягостная и нетерпимая для молодого и энергичного человека, неотвратимо толкали Деготя в ряды революционеров.
Вскоре создалась артель переплетчиков, и Деготь туда вступил. Здесь он и познакомился с Митковицером, который дал ему первое задание — разбросать с дерева листовки во время митинга в Дюковском саду. Потом образовался нелегальный кружок. Володя познакомился с учительницей, что оказалась членом подпольного комитета РСДРП. Называли ее Лизой. Потом выяснилось, что это была Бабушкина. Она жила тогда на Прохоровской, и он ходил к ней за литературой. Давала она парню и газету «Вперед». Однако, когда через пару лет Митковицер бежал из ссылки и вернулся в Одессу, они встретились врагами, потому что тот был меньшевиком, а Деготь уже стал большевиком. Впрочем, в 1908 году в Париже они поддерживали отношения.
Деготь жил в Одессе на Мещанской,16, в квартире своей старшей сестры Ханны Горлих. Здесь проводились иногда собрания членов комитета, которые охранял дворник. В бурном для России 1905 году Деготь был уже членом городского комитета РСДРП и руководителем типографии, где печатался «Одесский рабочий». «Литературы, — вспоминает он, — издавалось очень много: прокламации большевиков и меньшевиков печатались почти ежедневно в нескольких тысячах экземпляров». Деготь был в то время сторонником объединения большевиков и меньшевиков в одну мощную партию. Жандармы перехватили и проявили тайнопись письма Одесского комитета РСДРП Киевскому комитету. Мне довелось читать эту расшифровку в Одесском партархиве в «Жандармском фонде». Там было следующее: «Мы находим, что расхождения членов партии по некоторым вопросам не могут служить поводом к расколу организации, так как в живой партии социал-демократии, растущей, откликающейся на всю сложность выдвинутых историей задач, нельзя и предположить одинаковость мнения всех ее членов, что совместное существование в партии различных течений служит доказательством ее жизненности и способствует идейной решительности и углубленности и что было бы удивительно для развития партии желание всех стричь под одну гребенку».
К сожалению, Ленин и его окружение не прислушались к здравым голосам одесситов и создали «партию нового типа», где все обязаны были думать одинаково. Шаг влево, шаг вправо карался… «Когда-то Щедрин и Козьма Прутков издевались над проектами введения в России единомыслия. Большевики успешно осуществили эту дикую идею: у всех появился одинаковый казенный метод мышления, яркие индивидуальности стали величайшей редкостью», — с горечью записывал в дневнике К. Чуковский. К чему это привело, мы испытали на собственной шкуре.
В 1905 году во время еврейского погрома в Одессе Деготь руководил одним из отрядов самообороны на Мещанской, Базарной и Треугольной улицах, не спал несколько ночей. Он вспоминал: «На нашем участке стояла воинская часть, офицер которой не допускал погрома на этих улицах и однажды даже приказал открыть огонь по казакам, когда те защищали от нас хулиганов». Представьте себе, роясь в архивах, я раскопал рукопись моего деда, что тоже был в отряде самообороны в том же районе.
Когда в 1907 году типография провалилась, Деготь эмигрировал во Францию. Приехал в Париж. Тут ему посоветовали сходить в Taverne de Pantheon, что была тогда на бульваре Raspail. Здесь за двумя большими столами сидели российские социал-демократы: за одним столом большевики, за другим — меньшевики. Дёготь познакомился с Лениным, Зиновьевым, Семашко, Лядовым, Мануильским и другими. Он стал работать переплетчиком в типографии ЦК. Вскоре в Париже вместе с Гришей Беленьким он вёл всю секретную работу партии. Здесь Деготь в совершенстве овладел французским разговорным языком и выработался в «твердокаменного большевика». В 1909 году Ленин послал его обратно в Одессу, где был в очередной раз арестован весь комитет. Ему дали связь с Орловским. Под этим очередным псевдонимом скрывался Вацлав Воровский, известный также как Жозефина. «Я помню, — пишет Деготь, — как Ильич, улыбнувшись, сказал: «Передайте Орловскому, что он лентяй, ничего не пишет, хотя очень талантлив».
Тогда в Париже Деготь женился на такой же, как он, эмигрантке, и теперь они ехали вместе по фальшивому паспорту на имя некоего Дудельзака. На Деготе был специально сшитый жилет, набитый нелегальной литературой, напечатанной на папиросной бумаге, на жене такая же юбка. Сошло. В Одессе Деготь восстановил организацию большевиков, стал секретарем комитета, поставил новую подпольную типографию и стал выпускать газету «Рабочий», куда Воровский носил статьи прямо с машинки, дабы не засветиться почерком в случае провала. Как видим, не зря именно Деготю поручили издание «Le Communist».
Это я пересказываю рассказ самого героя. Но тут он проговаривается. «Перед отъездом из Парижа мы договорились с Ильичом, что как только будет возможность, издать прокламацию от имени Одесского комитета, чтобы ее напечатали, несмотря на то, что Комитета не будет, что Комитет будет в моем лице». Прислушайтесь! Это очень серьезно. Здесь зародыш ленинской «демократии», так было и дальше. Назначенцы отождествляли себя с Комитетами разных уровней, и все катилось по этой накатанной дороге.
Надо сказать, что знакомство с частью жандармских дел в бывшем Одесском областном архиве просто поражает. Жандармы работали — не спали, они буквально под стеклянным колпаком держали революционные организации разных толков, разбирались в тончайших оттенках их программных и уставных документов, их тактики и стратегии, читали все хитроумно зашифрованные и криптографические письма. Вот лишь один абзац из жандармского отчета: «…Названные члены комитета энергично начали направлять свою деятельность на восстановление распавшейся организации, причем В. Деготь принял на себя секретарские обязанности». Поистине, именно по жандармским материалам нужно писать историю большевистской партии и революции.
В январе 1910 года было арестовано 52 подпольщика, в том числе члены комитета: В. Деготь, В. Воровский, Ш.Г. Минц, Н.Б. Шейнман, Р.И. Хазанова и А.А Агеев, разгромлена очередная типография. Выдал их, как всегда, провокатор, о личности которого спорят по сей день. В 1925 году сотрудники ГПУ арестовали и расстреляли некоего А. Сильвестрова. Он сознался, что был секретным сотрудником одесской охранки с 1909 по 1913 год под псевдонимом «Думский». Об этом с восторгом сообщали «Известия» Одесского губкома КП (б) У. Но мало ли в чем сознавались люди на чекистских допросах! Другие исследователи выдвигали другого кандидата на роль провокатора — некоего «Матвея». Боюсь, теперь мы уже не докопаемся до правды.
Деготя посадили в одиночку. Через решетку окна был виден ипподром, на котором взлетали и садились аэропланы. Он знал, что там летал Сергей Уточкин. Потом Деготя перевели в одну камеру с Воровским. Тот очень страдал от клопов, что буквально кишели в тюрьме. Этакая интеллигентная Жозефина — ночи не спал. Привычный же к этим тварям Деготь спокойно похрапывал. Рядом, за стенкой, сидел младший брат Георгия Димитрова, тоже, кстати, переплетчик по профессии.
11 марта по процессу 22-х Деготь был приговорен к 8 годам ссылки в Енисейскую губернию. Там, когда собрались все подельники, выяснилось, что Димитров подавал прошение о помиловании на «высочайшее имя» и получил отказ. Ему был объявлен бойкот — это считалось несовместимым со званием революционера.
Из ссылки Деготь бежал, получив деньги от Крупской. В родной Одессе его уже ждали жандармы. Потому он нелегально перешел границу и добрался до Парижа. Здесь он и жил до июля 1917 года, когда появилась возможность возвращения в Россию.
Сперва в Петроград, потом в Одессу. Деготь устроился для начала в типографию «Одесских новостей», но вскоре был избран в Совет, затем в Исполком. Был в одесской делегации на III съезде Советов. После возвращения вошел в коллегию Исполкома, состоявшую из трех человек: левого эсера Фишмана, большевиков Воронского и Деготя. Когда немцы подходили к городу, началась эвакуация советских учреждений. Деготь уже направлялся в порт к пароходу. Но в Городском саду кто-то треснул его по голове прикладом винтовки и обобрал. Очухался он лишь к утру, когда в городе уже были немцы, а пароход давно ушел. Деготь уехал подальше в село Волегцулово, потом перебрался в Петроверовку, наладил связь с подпольным обкомом и тут-то и получил задание создать Иностранный комитет, с которого мы начали рассказ.
Писать дальше о Деготе неинтересно. После возвращения из-за рубежа началась жизнь партийного функционера. Его еще по инерции избрали делегатом III конгресса Коминтерна. Потом он был председателем Иваново-Вознесенского совпрофа, возглавлял Тимирязевскую академию (крупный был «ученый»!), стал заместителем наркома труда, даже прокурором РСФСР (опять же знающий «юрист»!), вырос до заместителя прокурора Союза. Тут его и арестовали, обвинив в троцкизме.
Сохранилось письмо Деготя из лагерей к сыну: «Знай, мой сын, что рабочий, старый большевик, ученик Ленина не может быть предателем. Клянусь тебе перед мавзолеем Ленина, что я чист, как кристалл, перед моей партией…». Сколько таких писем мы прочли за последние годы? Они писались, конечно, в расчете не на детей, а на тюремщиков. Но они не трогали ничьи сердца. Потому что сердца тогда очерствели до окаменения. Потому что завтра тюремщики могли поменяться местами с заключенными, что и происходило не единожды. Страшный гулаговский калейдоскоп тасовал старых большевиков и примазавшихся к ним попутчиков.
По официальным данным, В.А.Деготь умер в 1944 году. В 1956 году дело его было пересмотрено, и Деготь был полностью реабилитирован. Только кому всё это уже было нужно?..
|
| Категория: ЛЮДИ И СУДЬБЫ | Добавил: qreter |
| Просмотров: 281 | Загрузок: 0 | Рейтинг: 0.0/0 |
|
|
| ПОИСК ПО САЙТУ |
|
ВНИМАНИЕ!!!
НАСТОЯТЕЛЬНО рекомендуем Вам воспользоваться функцией "ПОИСК ПО САЙТУ", для отображения и поиска необходимого и интересующего Вас материала |
|
| НОВОСТИ САЙТА!!! |
|
|
|
